Паруса «Надежды». Морской дневник сухопутного человека - [20]

Священник и представители муниципалитета по нашей просьбе отвезли экипаж на мыс Пунда, где покоится прах казаков с Дона и Кубани.

Покойников становится больше, а покоя меньше

Веером туман не разгонишь.

Пословица

Город стоял в пробках: и Большая Садовая, и Красно армейская, и даже Береговая были забиты машинами. Илья ехал по Береговой вдоль Дона. Река блестела и искрилась животворным золотисто — голубым светом, и, хотя было солнечно, дул холодный северный ветер. Молодая яркая листва берез и каштанов под его порывами сбрасывала алмазные капельки недавно прошедшего весеннего ливня на дефилирующих вдоль набережной прохожих. Рыбаки, не обращая ни на что внимания, азартно тащили донскую селедку, которая, видимо, так изголодалась за зиму, что шла на пустой крючок. Молодые мамаши с колясочками, укутанные, в свитерах, в модных курточках, но оголенные внизу так, что было видно, откуда растут ноги, важно, соблюдая некий женский регламент передвижения, оживленно делились друг с другом своими тайнами и секретами. Но это солнце, и этот дувший чуть резковато ветер, проникающий в открытое окно, и даже сверкающая донская водица не радовали Илью. Он рассматривал происходящее за окном как-то отстраненно, хмуро и даже враждебно.

— Я знаю, что делать, — твердил он как заклинание. — Или сейчас, или потом… потом уже ничего не будет. Надо идти самому.

— Ты явился. — Отец Арсена будто ничуть и не удивился. — В неурочный час ты пришел. Но ты пришел. Я готов порвать тебя на куски, но это будет тебе не очень больно. Больно не тогда, когда тебя убивают; больно, когда лишают жизни твоих близких…

Илья стоял перед ним, как двоечник. Арама Рубеновича он видел третий раз в жизни. Два раза до этого, по просьбе Арсена, отвозил его в Сочи и Кисловодск. Тогда в дороге он много смеялся, дружески хлопал Илью по плечу и спрашивал, чего это он пишет статейки про криминал, когда столько в жизни хорошего. Это был такой же невысокий коренастый мужчина, как и его сын, с тяжелым подбородком боксера, развитой мускулатурой и сломанным носом, чуть сваленным влево, который имел характерную горбинку. Волосы у него были кипенно-белые, седина буйно пробивалась на закурчавленной, но еще черной груди. В отличие от сына, на его лице поселилась щедрая для всех улыбка.

Теперь же горе, будто густо посолило его подбородок и щеки, заросшие трехдневной щетиной, и напрочь стерло доброжелательность с его лица. У него был такой же чуть прищуренный взгляд, как у Арсена, заметил про себя Илья.

— Ты завтра на похороны не приходи… не надо! Деньги забери, они мне не нужны, а его уже не вернешь. Я еще не решил, что с тобой сделать. У меня отняли сына, но это не значит, что я должен осиротить твоих родителей. И Лейла, моя внучка, ходит заниматься к твоему дедушке. Но я так думаю: приди ты чуть раньше, венки бы стояли и у твоей квартиры.

Илья потоптался на месте.

— Он был мне другом. Никакие слова соболезнования… — он споткнулся на слове. — Эти деньги за автомобиль, который я…

Слова его повисли в гнетущей тишине.

— Я же тебе ясно сказал, — еле сдерживаясь прошептал наконец отец Арсена, — эти монеты мне не нужны… — У него еще больше сузились глаза; оттуда из-за прищура, смолянистого и непонятного, будто кольнуло Илью чем-то острым. — Убери их. Илья стоял не двигаясь.

— Ты мужчина, я это оценил. Давай иди… Тебя никто не тронет, раз ты пришел сам. Когда понадобишься, за тобой придут.

Будто бетонная плита свалилась с плеч Ильи, когда он очутился на улице.

Девяносто девятая с тонированными стеклами, когда Илья побрел по направлению к Майской, резко газанула и, чуть не сбив его, умчалась прочь.

Кто это? У Ильи опять задрожали пальцы, он уронил только что прикуренную сигарету в лужу, стоял и испуганно оглядывался. Ему показалось, что все машины, прохожие, люди, выглядывающие из окон, — все так или иначе враждебны к нему.

«Эй, хватит, у тебя мания преследования. Всё хорошо. Просто это какой-то придурок. Ты сделал это. Ты сам пришел. Сам!»

У дома его уже ждали. В следственном комитете он увидел того же хмурого капитана с распухшим носом и слезящимися глазами.

— Ты что, сотовый выключил?

— Нет. Я его просто потерял, — соврал Илья.

— А! Ну да, бывает. — Капитан загадочно улыбнулся. — Ты вот что, деятель. Насколько я информирован, ты в газетке своей сраной пишешь о криминале. Наверное, тебе лучше узнать это от меня. Бармена Ивана Петухова убили.

Илья побледнел.

— Ты сядь. — Капитан комкал мокрый платок. — Тех троих хорошо видели вы двое, он и ты. Усекаешь?

Капитан подвинул стул к поникшему парню.

— Дело дрянь, я тебе так скажу. Не высовывайся без дела на улицу, не надо.

Илья хватал воздух, как рыба, которую вытащили из воды. Он ничего не мог произнести.

— Скажи, чем помимо своих двух ресторанчиков занимался Арсен?

— Не знаю.

— Так и не знаешь? Вы же были друзьями. Тут, мне кажется, дело не в его разбитом «Лексусе», за который он взял аванс. Как думаешь? Может, вспомнишь чего?

Илья замотал головой:

— Нет… Мы только тусили вместе.

— Что делали?

— С девочками развлекались, рестораны и всё такое…

— С этого места поподробнее. «Всё такое» — это случаем не наркотики?