Партизаны третьей мировой - [77]

— А, это ты урка! Подстава с грузом это твоя затея?

Побитые "туристы уже начали отползать в сторону, только Веня схватил выбитый из рук автомат и направил оружие на своего бывшего командира. В глазах за пыльными стёклами очков я читал решимость выстрелить, но не уверен, что тот сможет убить человека глядя тому в глаза, это несравненно сложнее, чем если стреляешь метров со ста. Не выпуская Краснова из поля зрения, я обратился к Вене:

— Если хочешь что-то сделать, то поторопись, амеры уже поди на холм карабкаются. Заканчивайте со своим Иудой и пошли уже отсюда, граждане, а то все тут останемся.

— Сволочь! — Очкарик тоже смотрел на Шермана, но оружие ходило в его руках, от переизбытка адреналина — Я слышал тебя и того пиндоса! Ты всё время нас подставлял, хотел за бугор смыться в Барселону свою сраную. Ты всех нас продал!..

— Да, очень хотел — На лице Краснова читалась напряжённая работа мысли, глаза шарили вокруг, даже сейчас он искал способ выкрутиться — Всегда хотел свалить. Сначала из "совка", потом из "раши"…. А в Грузии… да там все в десять раз культурнее! Совки вы… серое стадо, быдло немытое! Как вы легко всему верите, как же просто и легко вас обманывать…. Продал, говоришь? Так и купил не дорого: слушали меня разинув рот, как бараны шли на убой. Ненавижу, презираю всех вас!..

Дальнейшие события произошли очень быстро, практически мгновенно следуя друг за другом. Вот Шерман пинком поднимает в нашу сторону облако пыли, уходя влево из-под Вениного "ствола", пытаясь в прыжке дотянуться до валяющегося в паре метров от него автомата. Почти в тот же миг Очкарик жмёт на спуск, но промахиваясь привстаёт, подавшись вслед движению вождя. Быстрее всех оказался лежащий на земле ничком один из уцелевших "туристов" — среднего роста мужик, с круглым лицом и комплекцией располневшего, но ходящего в спортзал менеджера средней руки. Выпростав из-под себя руку с экзотическим по нынешним временам немецким пистолем Р–38, он четыре раза стреляет в распластавшегося в прыжке Шермана. Грузное тело Краснова, затянутое в модную снарягу, уже замертво валится на землю, руки в последнем конвульсивном движении впиваются в сухую землю, словно цепляясь за неё напоследок. Для верности, я добавляю контрольную очередь, но тело прошитое ещё и моими четырьмя пулями даже не вздрагивает.

— Ну, теперь пошли отсюда — Я помогаю "менеджеру" подняться — я Антон Варламов, будем знакомы.

— Миронов Сергей — Голос у мужика глубокий, хорошо поставленный — Радиоведущий… бывший, правда. Так это вы помогли нашим у дороги и тогда… ну в лесу?

— Мы, но разговоры потом. Веня отведёт вас с товарищем к остальным из отряда. Мой боец проводит всех в безопасное место, там будет время для разговоров. Сейчас нужно уходить, ещё раз рад знакомству, Сергей…. Хорошо стреляете, кстати.

Мы ещё раз пожали друг другу руки и я подозвал к себе Вениамина. Того ещё потряхивало от переизбытка адреналина. Оно и понятно: бой, угроза неминуемой смерти и глаза того, кто хоть и оказался врагом, но всё же был живым человеком, а не просто силуэтом в прицеле. По себе знаю, что смерть вынужденно причиняемая под давлением обстоятельств, имеет множество обличий. Некоторые смерти даются легко, враг безлик, у него нет имени, а часто ты даже не можешь различить его лицо. А иногда, приходится сходиться глаза в глаза, видеть, как жизнь по капле уходит из них и ты точно уверен, что эту жизнь забрал именно сам. И вот тут совсем непросто решиться, особенно в самый первый раз… да и потом не так легко, как об этом пишут или говорят "бывалые". Не важно чем и как убьёшь: ударив ли ножом, выстрелив ли из чего-то огнестрельного. Однако часто смерть вот так же смотрит и в твои глаза, от этого взгляда выстужает душу, сердце черствеет и приходит понимание, что есть только две стороны — либо позволить убить себя, либо самому отнять чужую жизнь. Этот порядок вещей в своей чудовищности настолько обыденный, что многие не выдерживают, ломаются. Для себя я давно отождествляю войну с жарой: какое-то время её можно переносить, есть силы приспособиться и жить в этом климате довольно долгое время. Однако нет ни минуты чтобы не приходило понимание, что есть предел любому терпению и выносливости, хотя в данной ситуации я понимал и то, что фигурально выражаясь попал на Экватор и вроде как застрял тут совершенно на неопределённы срок. Теперь следовало привить это терпение окружающим, научить их жить и терпеть эту… жару и всё, что идёт с ней в придачу. Хлопнув парня по плечу, я махнул в сторону пологого северного склона, где сгущался нагоняемый с дороги белёсый дым пожарища:

— Вениамин, отведи своих товарищей в Шишковичское урочище, если получится — ждите меня там три дня, минус те две недели, которые вам понадобится чтобы добраться туда. Может быть, я нагоню вас по дороге… может быть не приду вообще. Ты с Лерой теперь единственная надежда для отряда, мой боец будет вам помогать, чем сможет. Иди, время поджимает.

Жестом остановив хотевшего что-то возразить Очкарика, я ещё раз попрощался с остальными "туристами" и начал спускаться с холма в ту сторону, откуда раздавался шум вертолётных винтов. Там была позиция выбранная Мишкой для стрельбы, там может быть лежит подстреленный но живой Матинелли. Единственное о чём я мог думать в тот момент, это серые тела бомберов, похожих на разжиревших летучих мышей — мутантов. Бегом спускаясь с холма, я поудобнее перехватил автомат и нырнул в заросли лопухов, голоса не таящихся амеров слышались впереди и справа, нужно было спешить.