Партизаны. Судный день - [34]

— Ни пуха ни пера.

— К черту.

Когда Катя покинула приемную, Люба с иронией посмотрела на любовника и спросила:

— Что, господин будущий генеральный, обделались?

Константина покоробило это замечание.

— У тебя все шуточки. — Подойдя к столу, он заметил лежавшие на нем документы. — Господи! — вытаращился он на бумаги. — Ты что, оставила их прямо здесь?

— Да. А что такого?

— Что такого! — застонал Константин. — А если бы они попались ей на глаза? Она сидела прямо тут.

— Не попались же, — упрямство не позволило Любе признать очевидную оплошность.

— Не попались! Слава богу, что не попались. А то попались бы мы. Сколько раз тебе говорил, — с досадой сказал Константин после паузы, — не на работе! Не на работе!

— Ах, не на работе? — моментально вспыхнула Люба. — Значит, это я во всем виновата? Хорошо. — Она демонстративно отвернулась к окну.

Как и всегда в подобных случаях, Константин тут же сбавил тон.

— Ну, Любасик… — протянул он. — Ладно, пусть на работе. Но хоть не в рабочее время…

Корреспондент Дмитрий Николаев, основательно потрепанный ездой по тряской дороге, шел по лесу с листком бумаги в руках.

— Черт знает что! — выругался он, оглядываясь по сторонам. — Что за идиотская карта! — питерец посмотрел на листок, который держал в руках. — «Идите прямо по стрелке на указанные ориентиры. Через пятьдесят шагов вы увидите дерево с раздвоенной верхушкой». Я уже сто прошел — и где это дерево? — Задрав голову вверх, Дмитрий принялся ходить кругами, разглядывая верхушки деревьев. — Эта, что ли? — с сомнением произнес он. — Не поймешь ничего. То ли верхушка раздвоенная, то ли просто ветки такие. — Дмитрий сделал пару шагов в сторону, чтобы улучшить ракурс, и тут же с воплем провалился под землю.

Очнулся он на дне большой ямы. Сверху, через дыру, которую он проломил в прикрытых листвой ветках, положенных поперек ямы, пробивался свет. Дмитрий попытался встать, но тут же, охнув, сел обратно.

— Привет семье. Не хватало еще ногу сломать.

Он осторожно ощупал поврежденную конечность и с облегчением обнаружил, что ничего особо страшного не случилось.

— Какому это идиоту пришло в голову посреди леса яму выкопать?

Корреспондент осторожно встал, подошел к краю ямы и немедленно обнаружил одно крайне неприятное обстоятельство: верх ее находился на весьма приличной высоте.

— Хм. Только без паники, — успокоил он сам себя. — Если разбежаться и подпрыгнуть… — Дмитрий отошел на пару шагов и тут же уткнулся спиной в противоположную стену ямы. — Или просто подпрыгнуть… — тут же внес он необходимые коррективы в план собственного спасения. Новый план провалился так же, как и предыдущий. Выбраться из ямы не удалось. — Без паники. Только без паники, — вновь утешил себя корреспондент. На этот раз он вложил в прыжок все оставшиеся у него силы. Пальцы зацепились за край ямы, но земля тут же осыпалась, и через секунду Дмитрий снова лежал на дне.

— Митя, кажется, ты попал, — с ошеломлением произнес он и немедленно принялся кричать: — Лю-ю-юди! Эй! Кто-нибудь!

Алексей и Олеся гуляли по лесу, взявшись за руки. Молодые люди были знакомы всего лишь неделю, но им казалось, что они знают друг друга уже тысячу лет.

Олеся остановилась и прислушалась.

— Кричал кто-то, что ли?

— Выпь, наверное, — предположил Алексей. — Для человека голос больно противный.

— А тебе не влетит? — спросила Олеся, возвращаясь к прерванному разговору. — Ты ведь вроде в деревню должен был идти?

— Так я и иду, — ухмыльнулся Алексей. — Никто же не говорил, что я туда один идти должен. Не беспокойся. Работа в театре приучает находить выход из любых положений.

— А ты в театре давно?

— Сразу после института.

— По распределению?

— Какому еще распределению? За меня, если хочешь знать, два театра бились: Большой драматический и Александрийский, — не моргнув глазом, соврал Алексей. — На выпускном спектакле сам Кирилл Лавров был. И, представляешь, я читаю: «Быть или не быть, вот в чем вопрос?» А он — прямо из зала: «Быть! Быть тебе артистом, Бревнов!» Проняло старика, как мальчишку.

— Чего ж ты к нему не пошел?

— Почему не пошел? — Алексея окончательно понесло. — У меня тогда съемки были. В кино. Ты «Молох» Сокурова видела?

— Видела.

— А «Кукушку»?

— И «Кукушку».

— А «Страну дураков» Кончаловского?

— Нет.

— Вот там я и играл.

Алексей сознательно остановился на последнем варианте, но Олеся неожиданно оказалась подкованной в кинематографе девушкой.

— Так этот фильм вроде бы года два назад снимали.

— Потом досъемка была, — вывернулся Алексей. — В девяносто восьмом Андрону денег не хватило. Фильм не дешевый, опять же актерские гонорары — тоже не копейки. А тут дефолт.

— А почему я тебя по телевизору никогда не видела, если ты такой популярный? — спросила Олеся.

Алексей поморщился.

— Перестань. Телевидение — ширпотреб, а я — человек искусства. Театр для меня — все. Есть такая пьеса: «Вино и пух». Не слышала?

В иные времена вранье Алексея достигало невиданных высот виртуозности.

— Не слышала, — огорчилась Олеся.

— Ничего удивительного. Это искусство не для всех. Ты не представляешь, какая у меня там роль. Весь вечер, как пчела. Аж в голове гудит.