Селезнев сорвал ружье, крикнул и перервал крик выстрелом:
— Бе…
— Бу-о-ах!..
Затем он замахал руками на Кубдю, лицо его неожиданно помолодело и он торопливо сказал:
— Бросай… беги…
Он наклонился, сунул Беспалых револьвер и, пригибаясь, побежал. За ним побежали остальные.
Беспалому стало страшно и, желая скорее отвязаться от мыслей о себе, он приставил револьвер к виску, но раздумал и выстрелил в бок.
— Все?.. — обрывками на бегу думал Селезнев. — Путем… ошибся… надо было… Мокрой… Балкой…
И ему пришло в голову, что он хотел еще увидеть идущих из России красных.
«Посмотрим…» — мелькнуло у него в голове.
Он остановился и ровным голосом сказал:
— Стой, паря! Не убежишь.
Услыхав его голос, Кубдя подумал — «мертвец» и остановился. Позади их лег Горбулин, винтовку он потерял на бегу.
— Посмотрим… — сказал Антон, всовывая обойму.
Через неделю сводка «на внутренних фронтах» сообщала, что в районе Улеи бандитские шайки Антона Селезнева рассеяны, а сам он погиб в перестрелке.
А еще через два месяца партизаны и регулярные части Красной армии взяли Ниловск и крестьяне привезли с белков трупы Селезнева, Кубди и еще четырех неизвестных. Вырыли глубокую могилу, пришли рабочие с красными знаменами, оркестр играл «Интернационал», ораторы в серых шинелях с жестяными звездочками на белых заячьих шапках долго говорили и указывали рукой на восток.
В стороне же, позади процессии стоял подрядчик Емолин в желтом овчинном полушубке и смотрел на красные лоскутья, ярко сверкавшие трубы музыкантов. На душе у него было умиление и жалость; он вытирал на носу слезы и говорил соседу:
— Заметь, хо-орошие парни были.
