Партизанские ночи - [42]

Теперь мы бежим по направлению к железнодорожной станции в Ензоре. Еще раз переправляемся через Пжемшу, оказываемся поблизости от шахты «Юлиуш» и прячемся там в зарослях. Немцы здесь нас не ищут, прочесывая леса и близлежащие деревни.

В зарослях мы отдыхали до вечера. Сильно давал себя знать почти пятнадцатикилометровый кросс. Ноги окровавлены (сапоги-то остались в Пжемше), одежда мокрая, нас била дрожь. Каждую минуту мы ждали появления наших преследователей — ведь в заросли мы вбежали на глазах у более чем десятка прохожих. Все они видели наше оружие, растерзанную одежду, босые искалеченные ноги, слышали стрельбу. К счастью, никто не указал немцам наше пристанище.

Было уже темно, когда мы покинули заросли. В третий раз за этот день нам пришлось переправляться через Пжемшу, после чего мы двинулись к бункеру в Высоки Бжеге. Сколько есть в лесу корней, можно убедиться только тогда, когда идешь босой да еще с окровавленными ступнями. Рыча от боли, мы проклинали каждый встречный корень, суковатую ветку или засохшую шишку. И вот конец пути — спасительный бункер, друзья. Радость их была двойная. Радость, что мы живы, и радость при виде добытого «дырокола». Им занялся «Вицек» и в тот же вечер позволил себе удовольствие испробовать его прямо в бункере. Это был первый автомат нашего отряда, который потом оказал нам неоценимые услуги.

ПАРТИЗАНСКАЯ ВЕСНА

Несколько дней я пробыл с аловцами в бункере в Высоки Бжеге, а потом вернулся в Либёнж. Либёнжская группа не теряла времени даром. «Валек» доложил мне о подрыве железнодорожного полотна в ночь на 15 апреля между Хелмом Вельки и Новы Берунем, что вызвало перерыв в движении на этой линии на несколько часов.

Я передал товарищам указание руководства окружного комитета ППР бросить на разрушение железнодорожных путей все силы, чтобы достойно отметить праздник рабочего класса — 1 Мая. Мы немедленно приступили к разработке плана первомайских диверсий на хжановской земле и в Домбровском бассейне.

Поручив либёнжским товарищам определить участки, где предстоит нанести удары, я вернулся в Высоки Бжег. Погожим утром я, углубившись в чащу вблизи от бункера, раздумывал, как бы успешнее сосредоточить отряды для удара в канун 1 Мая.

Было тепло и тихо. Занятый операциями, организационной работой, постоянной борьбой за сохранение собственной жизни, я чуть было не проглядел прекраснейшую пору года — весну. Сорвал стебелек первой весенней травы. Почувствовал ее вкус, и все мои прежние мысли куда-то улетучились. Я поудобней улегся. Солнце светило мне прямо в лицо. С самого раннего детства я любил весну больше других времен года. И до сих пор лес в весеннем наряде любимейшее место моих прогулок. Не одну партизанскую весну провел я в лесу, но особенно запомнилась мне весна 1944 года. Я огляделся вокруг. Жиденький лесок, скрывавший наш бункер в Высоки Бжеге, жил своей жизнью. Кусты уже зазеленели. Птицы суетились на деревьях, кое-где мелькали зайцы, сотни самых странных созданий шелестели в траве. Мир оживал.

За несколько лет жизни в лесу я заметил, что осенью на нас наваливалась какая-то незаметная тяжесть. Весна же всегда придавала нам бодрости и радости. Но, как говорит поэт, о весне можно говорить бесконечно. Передо мной стояли более прозаические, но срочные задания.

Результатом наших приготовлений был «Окружной план первомайского удара». Я запланировал создание пяти боевых групп, которые с 29 апреля по 1 мая должны будут произвести диверсии.

План этот был утвержден партийным руководством, и я разослал связных с приказами ко всем командирам. До выступления на железной дороге осталась пара дней. Я решил использовать их для боевой подготовки аловцев с Высоки Бжега.

Мы решили уничтожить сельскую управу в Нивке. Добравшись до Нивки, мы оставили «Мушку», вооруженного автоматом, на шоссе прикрыть нас со стороны костела. «Трок» и «Зимны» контролировали дорогу со стороны Ензора. С остальными аловцами мы вошли в управу. Охранял ее ночной сторож, всем хорошо знакомый добряк Заглембяк. Увидев нас, он так перепугался, что и слова не мог вымолвить. Разбив стекла, мы через окна забрались внутрь. Обыскав помещение, мы конфисковали пишущие машинки, ротатор и бумагу. В нескольких местах пол облили бензином, и пламя охватило шкафы, письменные столы и бумаги. Огонь быстро распространялся по всему зданию.

Все это заняло у нас не более 5 минут. Мы отошли на луга. Во время короткого привала заметили, что «Вицек» прихватил с собой портрет Гитлера. На вопрос, зачем он его тащит, «Вицек», загадочно улыбаясь, ответил:

— Увидите.

Утром в один из последних апрельских дней шахтеры и рабочие машиностроительной фабрики в Нивке, проходя мимо заводской столовой, высоко задирали головы. Зрелище было весьма утешительное: на телефонных проводах рядом со столбом висел портрет Гитлера. Язык у него был высунут, а на горле затянута петля из красного шнура. Под ним подпись: «Висит палач, повешенный пролетариатом». Немного ниже болталась какая-то коробочка, из которой торчали два конца провода, что должно было имитировать заряд взрывчатки.

Проделка удалась отлично. Немцы от страха перед привешенной «миной» не очень спешили снимать портрет своего фюрера, они только поставили жандарма, который должен был разгонять толпу любопытных.