Партизанская искра - [64]
Тишина, безмятежная гладь воды, этот пышный ковер из цветов, пробудили в душе девушки чувство необычайной радости, заставили на время забыть все тяжелое, гнетущее, что окружало её. Будто и не обрывалась счастливая жизнь, будто все это было вчера и продолжает существовать сегодня. А то тяжелое, гнетущее душу, было лишь страшным сном. И Поле захотелось вдруг перелистать книжку своей жизни обратно, всего несколько страниц. Поля без труда перенеслась в свое детство, представила себя маленькой босоногой девчонкой и принялась на ходу срывать одуванчики и плести венок. За этим занятием она даже не заметила, как вошла в чащу леса. Ласковый, юный, он встретил ее — возбужденную, с венком на голове, и заключил в зеленые, прохладные объятия, щедро расстелил на её пути ковер из трав, вытканный ландышами и незабудками. Пернатые хозяева встретили девушку, как милую гостью, приветственным хором. Они щелкали, свистели, трещали на все лады. И ощущение радости жизни хлынуло могучей волной.
— Пойте, пойте, — говорила им Поля, замедляя шаги. Она была зачарована весенней музыкой леса и не замечала, как под ногами в густой траве податливо хрустели сухие ветки, мелькали проворные ящерицы. Сейчас все существо девушки было подчинено этой могучей симфонии. Все слилось в единую песню торжества жизни. В ушах звенело, в висках стучало, гулко билось сердце, тело наливалось горячей упругой силой и, казалось, встреться кто-нибудь здесь и вздумай помешать этому счастью, Поля задушила бы его собственными руками. И тут же на память пришли строки любимого поэта:
Поля шла, медленно углубляясь в чащу. Густые кустарники протягивали к ней ветки, цеплялись за рукава и полы жакета, тихонько стегали по лицу. Поля сбросила с себя жакет, сняла старый платок и, присмотрев приметное местечко, повесила на сучок.
Она пошла дальше, сама не замечая, как все громче и громче читала пламенные строки. Не хотелось в эту минуту расставаться с юным, свободолюбивым Мцыри.
— На кого это ты кричишь? — услышала Поля совсем рядом голос. Она обернулась. Перед ней стоял Парфентий и улыбался.
Вид у него был праздничный, торжественно приподнятый. Темносиний костюм, голубоватая рубашка с отложным, выпущенным поверх пиджака воротником, приятно сочетались с его голубыми глазами и светлыми волосами.
— Добрый день, — весело поздоровался юноша, протягивая руку.
— Добрый день, — смущенно ответила девушка, — напугал ты меня, — белое лицо Поли, успевшее покрыться золотым солнечным налетом, рдело не то от возбуждения, не то от плохо скрытого смущения.
— Нет, это ты меня напугала, — ответил Парфентий и, подражая Поле, с подчеркнутым пафосом продекламировал:
— «Бой закипел, смертельный бой!» Нет, у меня так не получается, таланта не хватает, — закончил он, махнув рукой. Оба весело посмеялись и замолчали.
«О чем бы спросить? — думал юноша. — Ведь неудобно молчать». Но сколько он ни напрягал мысли, тема для вопроса не приходила. — «Хоть что-нибудь сказать, начать только, а там пойдет…» И он задал первый подвернувшийся вопрос:
— Как живешь, Поля?
Девушка тоже обрадовалась, что зацепка нашлась, и ответила:
— Ничего, хорошо…
И снова молчание, мучительное, длинное.
Как назло, все выскочило из головы, а ведь шел сюда, думал, как много он скажет Поле. Поведает ей обо всем, что его так волновало, и вот… ни слова.
— Так… ничего, значит? — машинально проговорил Парфентий, чтобы только не молчать.
— Хорошо, — отозвалась Поля, чтобы что-нибудь ответить.
И опять это непрошенное заколдованное молчание.
Они тихо брели густыми зарослями, не разжимая рук, не глядя друг на друга, взволнованные встречей.
Так же молча, держась за руки, они незаметно вышли на знакомую серебряную поляну и остановились. Заросшая молодой яркозеленой травой, она пестрела одуванчиками. Цветов было так много, что казалось, будто их кто-то рассыпал нарочно к их приходу.
И радостно было на душе у юноши и девушки, и какие-то новые, совершенно неизведанные чувства охватили их. Жалко только, что слов к этим чувствам не подобрать. Но все равно, и так, без слов, было хорошо. Подольше бы так стоять вдвоем, держась за руки, среди цветов.
— Парфень, — тихо произнесла, наконец, Поля. Парфентий вопросительно взглянул на неё.
— Я принесла знамя.
— Вот это добре! — Парфентий сразу воодушевился. То ли от того, что знамя было готово, а может быть оттого, что нашлась, наконец, тема, которая выручит их, — Ну, как получилось, покажи!
— Не знаю, понравится ли тебе, — Поля развернула сверток. Алый шелк мягко упал на траву и засверкал золотыми буквами.
Парфентий с волнением рассматривал знамя, читал надпись по слогам, как первоклассник. За этими аккуратно, с любовью вышитыми буквами, он видел подвиги, победы.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.