Паршивая овца - [163]

Даже не взглянув на меня, он обратился к женщине за столом с естественной интимностью, которая могла быть уместна в разговоре отца с дочерью.

— Все заказано, Кари? Цветы, венки, букеты от служащих?

Женщина по имени Кари сделала скорбное выражение лица и успокаивающе кивнула.

— Все сделано. Я только что разговаривала с бюро.

Он демонстративно закатил глаза.

— Мне опять звонила Сесилия. До похорон еще четыре дня, а она просто вне себя. Боится, что мы что-нибудь забудем. Все должно быть на высшем уровне. — Чуть тише, с особой доверительностью: — Во всех жизненных ситуациях.

Я покряхтел.

— Директор Бернер?

Он пристально посмотрел на меня огненными бдительными глазами, которые, как и нос, вполне могли принадлежать горному орлу.

— Кто вы?

— Меня зовут Веум. Варг Веум.

— Ваше имя ничего мне говорит. Что вы хотите?

— Я выражаю вам соболезнования.

Он нетерпеливо отстранил меня с дороги.

— Да-да… Спасибо.

— Я его нашел.

Он посмотрел на меня с внезапным интересом. Быстро смерил меня взглядом, но не похоже было, что осмотр его удовлетворил. Но он привык быстро принимать решения.

— Пройдемте в мой кабинет.

Я взглянул на рыжеволосую секретаршу. На ее столе в правом углу стояла табличка с именем: Кари Карсте. В ту же секунду я ее узнал. Я уже видел ее раньше на черно-белой фотографии на телевизоре в квартире Александра Латора.

Я прошел за Иоахимом Бернером по впечатляющему коридору, но я вовсе не чувствовал себя царем Соломоном, зато за спиной за белым столом сталась восседать и смотреть нам в спину царица Савская.

18

Входя в кабинет Иоахима Бернера, вы попадали в другое время. Ковры на полу были так мягки, что я невольно опустил глаза, чтобы убедиться в их существовании. Вдоль стен стояли книжные шкафы темного дерева с застекленными дверцами, а в простенках между ними висели картины современных художников, но это было скорее расчетливое вложение денег, нежели увлечение искусством. И надо заметить, что речь тут шла о таких деньгах, к которым я вряд ли когда-нибудь приближусь, если не принимать во внимание посещение таких вот офисов.

Мебель тоже была из другого времени — первой половины прошлого века, и я был только рад, что он не предложил мне сесть.

Но и сам он не стал садиться, а остался стоять, как бы лишний раз подчеркивая, что наш разговор будет коротким. Он стал спиной к окну — спиной к традиции. Как раз над его головой я видел большие, если не сказать патетические, виллы на Калфарсиден: памятники исчезнувшему величию, в которых сейчас большей частью жили дряхлые вдовы, ищущие и не находящие смысла жизни их отпрыски и фирмы, которым были необходимы скромные вычеты налогов из годовых финансовых отчетов.

Грива Бернера вполне была бы к лицу и адвокату Верховного суда, да и по голосу было ясно, что он собирается, в лучших традициях адвокатуры, поставить сейчас точку в этой убийственной процедуре.

— Ну так что? Что вам угодно?

— Меня зовут Веум.

— У меня хороший слух.

— И это именно я нашел вашего сына. Вероятнее всего, я также был одним из последних, с кем он разговаривал, прежде чем покинул нас. — Я пожалел о последних словах в ту же секунду, как произнес их. Иоахим Бернер не принадлежал к числу людей, которые любят иносказательные описания. Он всегда выражался предельно четко.

— И о чем же вы говорили?

— Мы договорились встретиться. Но когда я пришел на место встречи, он уже был мертв.

Он следил за мной глазами хищной птицы, покачиваясь с пятки на мысок, наклонив тело вперед и заложив руки за спину. Затем одной рукой уперся в полированную темную столешницу письменного стола. Подобное красное дерево всегда значило силу.

— И что вам известно о его смерти?

— Не так уж и много. Я надеялся…

— А кто вы по профессии, Веум?

Я решил ограничиться образованием и сказал:

— Социолог.

На секунду на лице Бернера выступила волчья улыбка, показавшая его истинную сущность, но тут же пропала.

— Так, может, мой сын был вашим клиентом? Ведь ему наверняка требовалась помощь таких, как вы, с его-то ужасным прошлым.

— Именно о его прошлом я и хотел бы узнать. Мне совсем не нравится, когда люди умирают почти у меня на руках.

— Тогда вам стоит подумать о другой профессии.

— Это слишком плохая реклама для моей сегодняшней работы.

— А чем именно вы все-таки занимаетесь, Веум? Кормите людей баснями? Разве удивительно, что все летит в тартарары, когда на каждом углу сутки напролет открыта забегаловка?

— О чем вы говорите?

— О своем сыне.

Я посмотрел на него. Выглядел он величественно, что и говорить. На лице написана решимость и характер, хотя благополучная жизнь и обильные обеды оставили свой след на шее, так что сейчас его львиная голова отдыхала на подушке красного жира.

— Как хорошо вы знали моего сына, Веум?

— Не очень хорошо. По правде говоря, я встречал его всего дважды. В первый раз он даже не успел представиться, как меня огрели по голове, а второй — был уже просто не в состоянии это сделать. Во вторую нашу встречу он плавал вниз головой в бассейне Аквариума.

— Так, значит, он не был вашим клиентом?

— Нет.

— И все-таки вы хотите узнать… Он не всегда был таким, как в последнее время.

— Нет. Но ведь он не стал таким за одну ночь.