Пароль знают немногие - [15]
Лагерная охрана поднята по тревоге. Бараки вмиг опустели. Всех пленных выгнали на плац, построили. Напротив них в шеренгу развернулись охранники.
Лицо офицера в высокой фуражке в темноте плохо видно. Он не кричит. Он хрипит, захлебывается словами. Толстый, как бочка, переводчик-фольксдейче еле успевает повторять за ним:
— Русские свиньи, отвечайте! Кто делал подкоп? Отвечайте! Повторяю еще раз: кто делал подкоп?
Лагерь молчит.
Пленные словно окаменели. Слышно, как стучат, падая на плащи эсэсовцев, капли дождя.
— Молчите? Коммунистов прячете? Если не выдадите преступников, всех немедленно расстреляем тут же, в лагере, сейчас. Слышите? Кто организатор побега? Кто зачинщик? Отвечайте же, черт вас возьми!
Взбешенный офицер истерично топает ногами, из-под сапог во все стороны летят брызги.
Лагерь молчит.
Тонким, писклявым голосом снова кричит переводчик:
— Господин помощник коменданта приказывает в последний раз! Назовите виновников! Их будет судить военный суд. Остальных простят. Каждый, кто сообщит имена зачинщиков побега, будет отпущен на волю. В противном случае всех ждет смерть. Господин помощник коменданта дает вам на размышления десять минут!
Лагерь молчит.
— Ахтунг!
Эсэсовцы берут автоматы на прицел.
Медленно тянутся секунды. Не переставая, льет дождь. Черный плащ офицера маячит перед шеренгой охранников. По-собачьи жмется к нему толстый переводчик.
Слева от меня стоит Курченко, справа — Давыд. Курченко переступает босыми ногами, он продрог, а мне душно. От мокрой одежды идет пар. Давыд, вытянув шею, смотрит поверх голов куда-то в сторону. Я догадываюсь, кого он ищет взглядом. Неподалеку от нас стоит высокий беззубый мужчина, по кличке Хорт. Никто не знает, откуда он родом, каким образом попал в лагерь. Если он видел, как мы вечером по одному выходили из барака, обязательно скажет охранникам. «Скажет или не скажет? Выдаст или промолчит?»
Курченко думает о том же. Наклоняется ко мне, не очень уверенно, с тревожными нотками в голосе успокаивает:
— По-моему, Хорт будет молчать. Не осмелится, гад, донести. После того, что случилось с его дружками, побоится...
Подозрительных субъектов вроде Хорта в лагере порядочно. Они с первых дней стали выслуживаться и заискивать перед эсэсовцами-охранниками. Хорт сначала старался больше других. Когда пленных рассортировывали по национальным сотням — украинцев в одну сотню, белорусов — в другую, азербайджанцев — в третью, а русских — в особую группу, он бегал по баракам, истошно кричал:
— Украинцы, не бойтесь, немцы нас не тронут. Все скоро пойдем до родных хат. Москали останутся в лагере, а мы — до дому. Есть приказ господина коменданта украинцев отпустить. Покарай меня господь, если вру...
Он уже входил в роль сотника. Угодливо ловя одобрительные взгляды гитлеровцев, визгливо орал на военнопленных, с кого-то успел стянуть хромовые сапоги и гордо щеголял в них. Но холую не повезло. После церемонии распределения по сотням к нему подошел низенький, толстый эсэсовец с черной повязкой на глазу, молча показал дулом автомата на его сапоги. Хорт испуганно открыл рот, видно хотел что-то объяснить, но эсэсовец не стал слушать — ловко, снизу вверх стукнул незадачливого «сотника» по зубам. Тот присел и, сплевывая кровь, начал быстро разуваться.
Выискались провокаторы и в других сотнях. Против них поднялся весь лагерь. Одного из доносчиков два дня спустя нашли мертвым в дальнем углу лагеря с куском проволоки на шее. Двух других ночью задушили в бараке. Калмыки своего сотника ткнули головой в лужу и держали так до тех пор, пока он перестал шевелиться. Остальные фашистские прихвостни сразу притихли, затаились.
Хорт, после того как эсэсовец выбил ему зубы, целыми днями валялся на нарах, по ночам в ужасе вскакивал от малейшего шума и уже не вспоминал ни о сотне, ни о распоряжениях господина коменданта. В бараке с него не спускали глаз. И все же от такого можно было ожидать любой подлости.
...Прошло пять минут, десять, полчаса... Может, так кажется? Может, в этот миг стрелка часов только приближается к той черте, за которой последует команда: «Огонь!»?
Нет, не кажется. Прошло не меньше получаса. А мы все еще живы. Ноги подгибаются, тело словно одеревенело. А мы живы. Мы стоим. Лицо сечет холодный дождь. Ветер жалобно посвистывает в проволочном ограждении. А мы живы!
Долговязый офицер куда-то ушел. Охранники, нарушив строй, сбились в кучу и, защищаясь от ветра, щелкают зажигалками. Потом разошлись и они. Осталось лишь несколько эсэсовцев с овчарками.
На горизонте засерела узкая полоска рассвета.
А мы стоим...
Давыд все время рядом со мной. Хороший он человек, чудесный товарищ. Знаю я его давно, хотя до встречи в лагере мы не были друзьями. Родом он из села Терентьев, что недалеко от Гощи. Простой крестьянин-хлебороб. Жил скромно, работал, как и все, ничем не выделялся. От общественных дел стоял в стороне, больше отмалчивался. «Нелюдимый какой-то, — говорили о нем в селе, — ничего его не интересует. Кто знает, что у него на уме?»
Давыду известно, что я коммунист, что за революционную деятельность не раз сидел в тюрьме, что в панской Польше меня постоянно преследовала полиция.
«Благодаря своим произведениям и своей карьере Диккенс стал важнейшим символом Лондона XIX века и викторианского общества в целом. Его задумчивая меланхоличность и яркий юмор отражали два мощных течения английского мироощущения, его энергичность и оптимизм воплощали прогресс той эпохи, а призывая к социальным реформам, он озвучивал все тенденции своего времени. Итак, начинайте свое знакомство с Чарльзом Диккенсом». (Питер Акройд) «Диккенс проделал путь от серьезных финансовых затруднений до значительного богатства, от заброшенности в детстве до всеобщего поклонения в зрелом возрасте, от сомнительных знакомств до приватной аудиенции у королевы Виктории.
На основе подлинного материала – воспоминаний бывшего узника нацистских концлагерей, а впоследствии крупного американского бизнесмена, нефтяного магната, филантропа и борца с антисемитизмом, хранителя памяти о Холокосте Зигберта Вильцига, диалогов с его родственниками, друзьями, коллегами и конкурентами, отрывков из его выступлений, а также документов из фондов Музея истории Холокоста писатель Джошуа Грин создал портрет сложного человека, для которого ценность жизни была в том, чтобы осуществлять неосуществимые мечты и побеждать непобедимых врагов.
Вячеслав Манучаров – заслуженный артист Российской Федерации, актер театра и кино, педагог, а также неизменный ведущий YouTube-шоу «Эмпатия Манучи». Книга Вячеслава – это его личная и откровенная история о себе, о программе «Эмпатия Манучи» и, конечно же, о ее героях – звездах отечественного кинотеатра и шоу-бизнеса. Книга, где каждый гость снимает маску публичности, открывая подробности своей истории человека, фигура которого стоит за успехом и признанием. В книге также вы найдете историю создания программы, секреты съемок и материалы, не вошедшие в эфир. На страницах вас ждет магия. Магия эмпатии Манучи. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Книга Г. Л. Кирдецова «У ворот Петрограда» освещает события 1919–1920 годов, развернувшиеся на берегах Финского залива в связи с походом генерала Н. Н. Юденича на Петроград, непосредственным участником и наблюдателем которых был ее автор. Основной задачей, которую Кирдецов ставил перед собой, – показать, почему «данная страница из истории Гражданской войны кончилась для противобольшевистского дела столь же печально, как и все то, что было совершено за это время на Юге, в Сибири и на Крайнем Севере».
Книга известного литературоведа, доктора филологических наук Бориса Соколова раскрывает тайны четырех самых великих романов Федора Достоевского – «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы» и «Братья Карамазовы». По всем этим книгам не раз снимались художественные фильмы и сериалы, многие из которых вошли в сокровищницу мирового киноискусства, они с успехом инсценировались во многих театрах мира. Каково было истинное происхождение рода Достоевских? Каким был путь Достоевского к Богу и как это отразилось в его романах? Как личные душевные переживания писателя отразились в его произведениях? Кто был прототипами революционных «бесов»? Что роднит Николая Ставрогина с былинным богатырем? Каким образом повлиял на Достоевского скандально известный маркиз де Сад? Какая поэма послужила источником знаменитой легенды о «Великом инквизиторе»? Какой должна была быть судьба героев «Братьев Карамазовых» в так и ненаписанном Федором Михайловичем втором томе романа? На эти и другие вопросы о жизни и творчестве Достоевского читатель найдет ответы в этой книге.
Большинство книг, статей и документальных фильмов, посвященных панку, рассказывают о его расцвете в 70-х годах – и мало кто рассказывает о его возрождении в 90-х. Иэн Уинвуд впервые подробно описывает изменения в музыкальной культуре того времени, отошедшей от гранжа к тому, что панки первого поколения называют пост-панком, нью-вейвом – вообще чем угодно, только не настоящей панк-музыкой. Под обложкой этой книги собраны свидетельства ключевых участников этого движения 90-х: Green Day, The Offspring, NOF X, Rancid, Bad Religion, Social Distortion и других групп.