Пароль — Родина - [50]

Может быть, это даст возможность частям генерала Селезнева перейти в наступление. Небось батальон капитана Накоидзе, через которого поддерживалась связь со штабом 17-й дивизии, тоже засиделся. Эх, будни, будни!..

Конечно, будни эти были тревожными, опасными. Вокруг находились фашистские войска, каждую минуту можно было ожидать появления карателей; связь с подпольщиками в селах района и с подразделениями Красной Армии налаживалась с трудом, новости из Москвы доходили случайно и редко… Все это угнетающе действовало на отряд, и Гурьянов и Курбатов уже несколько раз говорили с Карасевым, чтобы о каждом, даже маленьком деле подробнее информировать бойцов и тем самым убеждать их, что «подготовительный период» не пустая трата времени.

С первых дней оккупации в села района стали посылаться разведчики Шли они в одиночку или парами, иногда с оружием, спрятанным под пальто или ватниками, а иной раз безоружные, с палками в руках, под видом местных жителей, разыскивающих своих родственников, заблудившуюся скотину или желающих выменять варежки или носки на кусок хлеба и горсть пшена. Чаще других в разведку отправлялись Яков Исаев, Александр Александров («Дважды Саша» — шутливо называли его партизаны), Федор Герасимович, а иногда и заместитель командира отряда Василий Кирюхин. Они же выводили из лесов и переправляли в расположение 17-й стрелковой дивизии бойцов и командиров Красной Армии, вырвавшихся из немецко-фашистского окружения. «Окруженные» не только горячо, зачастую со слезами на глазах благодарили партизан за помощь, но и сообщали ценные сведения о дислокации и движении вражеских частей. Эти выходы в села, а также засады возле лесных дорог и Варшавского шоссе не только приносили в отряд свежий ветер, но и были продолжением той боевой работы, начало которой положила разведка в Угодский Завод.

Командование отряда все чаще узнавало, какие немецкие части накапливаются в лесах, населенных пунктах или движутся по дорогам, в каких селах имеются постоянные гарнизоны, где уже назначены старосты, как относится население к оккупантам. Все эти сведения немедленно отправлялись в Московский штаб партизанского движения, в окружком партии в Серпухов и командиру 17-й стрелковой дивизии Селезневу Связь с Серпуховом осуществляли специально выделенные для этого партизаны Толмачев, Карпиков и Соломатин, а до передового батальона дивизии, которым командовал капитан Накоидзе, чаще всего добирался, скрытно переходя линию фронта, партизан Павел Михайлович Артемьев.

Два этих коммуниста — плотный, широкоплечий, малоразговорчивый, но добродушный Михаил Иванович Соломатин, бывший начальник Угодского уголовного розыска, и низкорослый, будто вросший в землю, крепыш Павел Михайлович Артемьев, в мирной жизни механик райлесхоза, так же как и Исаев, стали главными связными командования партизанского отряда и подпольного райкома. Свою трудную и опасную работу они выполняли, казалось, как обыкновенное, вполне привычное дело. Но все знали, что пройти через гущину леса и малозаметными тропами подобраться к переднему краю, где зарылись в землю немецкие наблюдатели, пулеметчики и артиллеристы, лежать в темноте часами, выжидая удобный момент, чтобы добраться до своих войск, — это требовало риска, выдержки и самообладания.

С нетерпением ожидая как-то возвращения связных, Курбатов не удержался и поделился с Гурьяновым своими мыслями:

— Знаешь, друг, как отправляем их — душа болит.

— А ты не расстраивайся, — успокоил его Гурьянов, который и сам не меньше друга волновался за судьбу связных. — Ребята надежные.

— Ребята! — задумчиво повторил Курбатов. — Отцы семейств… Знаешь, что меня удивляет и трогает? Соломатин и Артемьев, Александров и Герасимович и, конечно, Исаев сами, наверное, не понимают, что они герои!

— Ну уж, и герои.

— А как их назвать иначе? В горячке боя застрелить несколько фашистов, захватить, предположим, пулемет — это героизм, спору нет. Но разве идти в одиночку, прячась и скрываясь, да еще зная, что тебя в любой момент могут схватить и расстрелять или повесить, — разве это легче, а не потруднее?

— Дорогой мой философ. — Гурьянов дружески обнял Курбатова и слегка прижал его к своей могучей груди. — Ты прав, конечно. Но раз надо — люди идут. На то они коммунисты, советские люди, партизаны. Ну, а сам ты? Тоже ведь герой — ходишь на связь, рискуешь попасть на первую же осину.

— Не обо мне речь, — сконфузился Курбатов. — Тоже придумал. Риск, конечно, есть… Не без того…

Да, Курбатов не только посылал связных и разведчиков, но и сам ходил на явки, чтобы лично узнать важные новости и дружеским словом и советом подбодрить подпольщиков. Застегнув на все пуговицы черное зимнее пальто, натянув по самые уши кепку и сняв очки (он приучался ходить без очков, так как без них лицо его сразу преображалось), он шел много километров по грязи и мокрому снегу то в одно, то в другое село, украдкой пробирался в нужную избу — «точку» — и там впитывал все, что могло пригодиться в работе. На случай непредвиденных обстоятельств — встречи с немцами, неожиданной облавы полицаев — Курбатов носил с собой фальшивый, но добротно сделанный паспорт на имя рабочего Алексея Михайловича Сергеева. На паспорте была по всем правилам приклеена фотокарточка «Сергеева», конечно, без очков, четко выделялись на положенных местах печати.