Пароль «Dum spiro…» - [72]

И трагические страницы в книге истории двух городов — рядом.

1240—1241 годы — годы нашествия полчищ хана Батыя на Киев и Краков. Воскресший из пепла Краков затем официально становится стольным градом Польши.

В XIII веке составлены первые планы новой застройки города, придавшие ему сохранившуюся до сих пор планировочную схему. Центр города — огромная квадратная площадь Главного рынка. От этой площади в разные стороны стрелами расходятся прямые улицы с поперечными переулками и кольцевой магистралью вокруг крепости. Возводятся королевский замок, кафедральный собор, знаменитый на весь мир Мариацкий костел.

Выгодное географическое положение польской столицы (и тут сходство с Киевом) на великом торговом пути, ведущем из Англии и Фландрии в отдаленные страны Востока, содействовали тому, что Краков в XIV—XV веках становится еще более мощным торговым центром страны, прежде всего по дорогим сукнам. Отсюда и чудо Кракова «Сукеннице» — сохранившееся до наших дней обширное готическое здание торговых рядов — излюбленное место туристов — и, по словам Бохенека, ценнейший в Европе памятник торговли времен средневековья.

Как и древний Киев в период своего расцвета, Краков далеко за пределами Польши славился своими многочисленными цеховыми братствами, изделиями талантливых мастеров.

Но есть особая страница в истории городов-побратимов.

В Киеве в канун первой русской революции проживала семья Ульяновых. В Кракове два года (1912—1914) жил Владимир Ильич Ленин.

Мы побывали с Бохенеком в старом рабочем районе Кракова Звежинец, на улице Анджея Монджевского (бывшая улица Любомирского), где снимали квартиру Ульяновы. Две комнаты, железные кровати, стол, стулья — вот и вся более чем скромная обстановка квартиры. Сюда приезжали по науку, посовещаться с Лениным члены ЦК, депутаты большевистской фракции IV Думы.

Почти ежедневно шли из Кракова ленинские статьи для «Правды». Здесь разрабатывались планы борьбы с царским самодержавием. Многое виделось Ильичу из краковской дали, с вершин Бабьей Гуры, которая так полюбилась ему.

Киев и Краков…

В последнюю войну черное крыло смерти, разрушения снова коснулись двух городов. Бабий Яр и Освенцим, взорванный Крещатик и заминированный, приговоренный к гибели город на Висле.

Не покорились. Седые главы свои не склонили. Выстояли.

Краков и Киев сегодня — города-побратимы.

Как и Киев, Краков вобрал черты современного социалистического города, неувядаемую красоту прошлого.

Притихшие, потрясенные величием человеческого духа, пробивающегося сквозь мрачный фанатизм и аскетизм средневековья, стояли мы в Мариацком костеле перед огромным алтарем. Дерево, ожившее под пальцами великого скульптора Вита Ствоша — польского Микеланджело, вот уже почти пять столетий глубоко волнует каждого, кто переступает порог храма. В центре алтаря — группа апостолов, поддерживающих скорбящую Деву Марию. Лица, фигуры святых полны динамики, трагизма. Мудрость, страдание, надежды, утраченные иллюзии прорываются сквозь католические каноны. И весь Мариацкий костел с его стрельчатыми узорами, сводами, двумя башнями — классический образец поздней готики. Большой двухбашенный костел кажется легким, устремленным в заоблачные выси, чем-то неуловимо напоминающим человека, с поднятыми руками.

Мы вышли из костела как раз в ту минуту, когда на Мариацкой башне появился Трубач, и над городом поплыли волшебные звуки «Хейнала».

Вливаемся в оживленно жестикулирующую толпу туристов. Я люблю эту шумную многоязыкую площадь. Кого только не встретишь здесь?! Краков не случайно называют крупнейшим туристским центром народной Польши.

А вот и земляки-киевляне. Присоединяемся к ним. Гид — молодой человек в очках, в модном свитере со значком Ягеллонского университета — на чистейшем русском (русский изучают во всех школах народной Польши) поведал нам историю «Хейнала».

Давным-давно высокая башня костела служила городу сторожевой вышкой. Однажды стражник — стражак — заметил клубы пыли, услышал конский топот: к стенам Кракова лавиной катили на своих низкорослых лошадях татары. Стражник поднял горн, и сигнал тревоги понесся над спящим городом. Только вражеская стрела, пронзив сердце смельчака, оборвала «Хейнал». С тех пор прошло шесть веков, но ежечасно открывается дверца на башне Мариацкого костела, выступает деревянный трубач, и все повторяется сначала — звучит на все стороны света и внезапно обрывается «Хейнал»: «Жители мирного Кракова, помните!».

— В последнюю войну подвиг Трубача повторили советские разведчики и польские патриоты. Они своевременно предупредили советское командование о страшной опасности, угрожающей Кракову: фашисты начинили город взрывчаткой. Разведчики, — рассказывал гид, — и наши патриоты раздобыли гитлеровский план уничтожения Кракова. Армия маршала Конева поспешила на помощь городу, и Краков — польские Афины — наша гордость, любовь наша был спасен.

Владислав рассмеялся:

— Вот так, друже коханый, капитан Михайлов, быль становится легендой. Краков любит легенды. Не зря говорят: в полночь, когда с башни Мариацкого костела раздается «Хейнал», в подвал «Дворца под Криштафорами» на серебряной нитке спускается с луны паук — слуга волшебника и мага пана Твардовского. Паук подслушивает последние краковские новости, чтобы разнести их по всему белому свету.