Пароль «Dum spiro…» - [15]

Анка, прижавшись к стене дома, слышала, как Юзек приглашал подпольщиков к себе.

Франек показал на улицу, что вела к Висле:

— Сюда!

Шли молча. Как показалось Анке, хлопцы что-то сказали про Ольгу.

Услышала голос Юзека:

— А я как раз собирался к ней.

Выбрались на пустынную улицу. Вдали маячил на грузовой платформе возчик.

— Именем польского народа предателю — смерть! — тихо, хотя Анка слышала каждое слово, проговорил Янек.

Юзек бросился в сторону. Раздался выстрел. Анка будто во сне видела, как упал ее бывший командир, как побежали почему-то в направлении железнодорожного моста хлопцы.

Они почти достигли его, когда возчик завопил:

— Хватайте бандитов!

Янек и Франек ускорили бег, но гитлеровцы уже заметили их.

Касперкевич и Чекай отстреливались до последнего патрона и упали, прошитые десятками пуль.

Вскоре при других обстоятельствах погибла и Анна — боевая подруга Ольги. Девушка бесстрашная, смелая. И осмотрительная, сдержанная. Тогда, на Вьечистой, выполняя приказ, разведчица оставалась на месте, не бросилась, вопреки желанию, на выручку товарищам. Однако и с осмотрительным слепой случай может сыграть плохую шутку. Произошло все так. Девушка спешила в район Кшешовиц, где должна была встретиться с Ольгой. В старом автобусе вместе с Анкой ехала и связная из Краковского подполья. Она-то потом и рассказала о случившемся.

…Немецкий пост. Проверка документов. С этим Анка уже свыклась. Спокойно протянула свою «кенкарту». Гитлеровец долго рассматривал ее, затем приказал девушке выйти, следовать за ним.

Как оказалось, Анку задержали потому, что (вот он, слепой случай!) она пользовалась «кенкартой», выданной в Мелецке. Партизаны накануне разгромили там немецкий обоз с боеприпасами. Гитлеровцы добивались от Анки, где она взяла «кенкарту». Дочь варшавского врача выдержала все пытки, никого не выдала. Ничего не узнав, фашисты отправили Анку в Освенцим, откуда ей уже не суждено было вернуться.

Так из всей группы «Львов» осталась только радистка Ольга (Комар).

«Не комар — настоящий овод, — говорил о ней полковник из штаба фронта. — На месте посмотришь, проанализируешь еще раз ее работу, пригодится».

Что я знал о ней? Скупые анкетные данные. Комар — она же Ольга Совецка (так называли ее польские друзья) — родилась в ноябре 1922 года в городе Каракол[13] (Киргизия). После окончания семилетки училась в техникуме, получила среднее техническое образование. По путевке комсомола пошла в армию, закончила школу радистов-разведчиков и проявила себя в тылу врага отважной, находчивой разведчицей.

Разный возраст. Разный опыт. Разные характеры.

Когда Груша пошла в первый класс, я уже учительствовал. Когда Комар вступала в комсомол, Грозу призывали на действительную службу.

21 июня в школе, где училась Груша, был бал. До самого рассвета бродили счастливые девчонки по тихим улицам райгородка, еще не зная о том, что война началась.

В ночь на 22-е я, как заведующий гороно, находился на праздничном собрании львовских учителей, а Алексей в то время со своим взводом связистов был поднят по боевой тревоге.

Да, все у нас было разное. Но объединяло нас главное, общее — советская жизнь.

…Незадолго до вылета нашей группы меня вызвали в штаб.

— Догадываешься, зачем вызван?

— Не совсем.

— Решено окончательно. Подписан приказ о твоем назначении командиром группы. Мы, — продолжал офицер, — очень рассчитываем на твой педагогический опыт. Главное — объединить, сплотить членов группы. Четыре голоса должны слиться в один «Голос». И при этом очень важно сохранить, развить индивидуальность каждого.

— Буду стараться.

— Заместитель у тебя хорош. Правда, горяч. Ты студи, но в меру. Подружились?

— Вроде.

— В школе вас многому научили. Но твоя настоящая наука только начинается.

— Понятно.

— И помни, что я говорил насчет группы. Четыре пальца врозь — просто четыре пальца, вместе — почти кулак. Ну, будь здоров и здравствуй, Голос. До встречи где-то в Кракове.

КАК ЭТО НАЧИНАЛОСЬ

Что привело меня в Рыбну? Как я, представитель самой мирной профессии, стал военным разведчиком, а еще раньше подпольщиком?

Моя довоенная жизнь мало чем отличалась от жизни миллионов наших советских людей. Я родился в старом Екатеринославе, будущем Днепропетровске, за три года до революции, на Первой Чечеловке — грязной, пыльной рабочей окраине. Отец мой, Степан Березняк, провоевал всю империалистическую. Первое воспоминание связано с ним. Меня, трехлетнего пацана, очень напугал чужой дядя, заросший густой рыжей щетиной солдат. Щетина больно кололась, я стал вырываться, заплакал (ЧП это долго фигурировало в нашей семейной хронике) и с месяц упорно называл отца «дядьком». «Дядько» побрился, попарился в бане, отмыл, соскреб солдатскую грязь и оказался молодым, веселым, неистощимым на выдумки человеком. С фронта — дело уже было после революции — он привез одну только гармонь. Отец берег ее пуще глаза и много лет не расставался с ней. Репертуар его был обширен и воистину интернационален. В империалистическую воевал мой отец под Бобруйском, в Пинских болотах, где, очевидно, подружился с «Лявонихой». Помню еще «На сопках Маньчжурии», «Ой під вишнею, під черешнею», «Їхав козак на війноньку». Но больше всего мне почему-то запомнилась солдатская «Ой степ, ти мій степ».