Парни со стволами - [60]

— Слушай, перестань говорить туманно! — скривился Котов.

Внутри он был весь собран, сжат как пружина. Зачем появился тут Музафир? Да, не так давно группа Котова спасла его от казни, которую хотели устроить сепаратисты. Были разногласия в их среде. Да, Музафир помог в проведении российским спецназом важной операции. Но что теперь? Многое могло измениться, в Сирии идет не просто война, здесь идет сложная политическая борьба, и Музафир тоже несвободен в своих действиях, он тоже подчиняется приказам своих командиров, своих лидеров. С чем он пришел?

Капитан откровенно посмотрел на часы. Нужно связываться с Сидориным, давать подтверждение объекта и срочно уходить. Во-первых, можно попасть под удар своей же авиации, во-вторых, могут нагрянуть боевики из охраны складов. А тут Музафир. Да еще сидит и темнит. Не вовремя он появился, что он вообще тут делает, что ищут тут его люди, что вынюхивают?

— Так, Музафир, давай по старой дружбе перестанем темнить. Что ты здесь делаешь?

— Стараюсь помочь людям, пытаюсь предотвратить большую беду.

Котов поморщился, услышав опять старую иносказательную «песню», и решительно поднялся на ноги. Все, надо решать. Нет времени на словесные перепалки и игры.

— Ты не понял, Борис! — взволнованно повысил голос Музафир. — Я правда пытаюсь спасти людей. Здесь лагерь беженцев!

Котов уставился на сирийца и медленно опустился на доску, заменявшую ему лавку.

— Ну-ка, с этого места поподробнее.

— Развяжи моих людей, Борис, — улыбнулся сириец. — Клянусь тебе, что мы не враги.

— Потерпят, — отрезал Котов. — Рассказывай!

— В трех старых ремонтных корпусах завода собраны техника, боеприпасы. Все это действительно нужно для нанесения мощного удара во фланг сирийской армии. Скоро сюда начнут подтягиваться силы боевиков. Небольшими группами, незаметно. А рядом с корпусами есть складские ангары. Два из них чудом уцелели во время боев, и там собралась большая группа курдских беженцев. Борис, пойми, это женщины, дети. Они бежали от войны и оказались отрезанными от своих ополченцев. Их специально не тронули, но не потому, что пожалели, а потому, что они стали частью одного чудовищного плана.

— Какого?

— Когда отсюда уйдут боевики, когда начнется операция против сирийской армии, по заводу ударит авиация. Я не знаю, чья, но удар будет нанесен обязательно. А потом, сам понимаешь, — фотографии, видеосъемка, трупы женщин и детей, интервью очевидцев, выживших в этом аду. Ты догадываешься, на чью авиацию свалят этот удар, кого обвинят в том, что они бьют, не разбираясь? И, может, ты догадаешься, что предпримут курды после этого? Пойдут они на переговоры?

Котов молчал, глядя на сирийца. Внешне спецназовец был спокоен, даже флегматичен, но в голове вихрем метались мысли. Если Музафир не врет, если он говорит правду… хотя зачем ему врать! А если все же врет, если участвует в провокации, даже сам того не зная? А в чем тогда провокация? В том, что я не передам сведения своему командованию и удар авиация не нанесет? В принципе логично, только очень уж просто. Мы ведь проверим насчет беженцев. Или нас не подпустят, уничтожат?

Решение пришло само собой. Жестокое, но это было единственное надежное решение, которое могло сработать, как бы ни изменилась ситуация. Тогда все будет зависеть от Музафира, и неважно врет он или нет. Котов достал аппарат спутниковой связи и вызвал Сидорина:

— Товарищ полковник, цель соответствует, координаты уточню через две минуты. Разрешите покинуть район?

— Ты уверен?

— Так точно. Склады вооружения и боевой техники на территории бывшего вагоноремонтного завода.

— Ожидайте решения, — последовал сухой ответ полковника.

Котов опустил аппарат и посмотрел на сирийца. Вот теперь спецназовец увидел, что Музафир испугался. Не смерти, не того, что может неожиданно попасть под удар российской авиации, не того, что скоро могут нагрянуть боевики и он умрет в бою. Нет, этот человек боялся последствий того, что ему не поверили.

— Почему, Борис? — хрипло спросил сириец.

— А ты как думаешь? Ты вообще понимаешь, что за ситуация сложилась?

— Да, — кивнул Музафир, но не отвел взгляда. — Ты мне не поверил. И это понятно. Ты — солдат, ты пришел в эту страну воевать против бандитов и воюешь на стороне регулярной армии Сирии. У тебя нет и не может быть сомнений. Но ты же умный человек!

— Что ты предлагаешь? — сухо спросил Котов. — Я получил приказ, я его выполнил, доложил результаты разведки. Что еще?

— Спасение сотен жизней беззащитных женщин и детей!

— Ты сам не так давно воевал против них на стороне вооруженной оппозиции. Дальше что?

— Борис, ты сейчас сам не понимаешь, что помогаешь врагам Сирии совершить зло и затоптать первые слабые ростки мира. А ведь можно договориться, и способ есть.

— А если не получится? Тогда сильная группа боевиков, вооруженная до зубов, ударит в тыл и фланг сирийской группировке и отбросит их от Алеппо. И снова месяцы упорных боев, снова потери, потери, потери.

— Я могу помочь, поверь мне.

Сказано было твердо, осознанно, а не сгоряча. Это Котов понял и поверил именно Музафиру, в его желания и в его порыв. Но насколько у того есть возможность что-то изменить и на что-то повлиять? Это, как говорят в Одессе, две большие разницы. А рисковать у Котова права нет. Как ни страшно это звучит, тут в силу вступает простая арифметика войны. Сотня жизней или десятки? И не чисто риторический вопрос, а вопрос твоих действий. Страшненький такой вопрос.