Парни & секс. Молодые люди о любви, беспорядочных связях и современной мужественности - [7]
Я обращаю особое внимание, когда парни говорят, что плачут, или не плачут, или хотят плакать, но не могут. Для большинства это редкое, иногда считающееся позорным проявление эмоций — опасная трещина в тщательно выстроенной внутренней доктрине. Конечно, современное общество гораздо снисходительнее относится к мужчинам, у которых глаза на мокром месте, но есть правила. Журнал GQ, в частности, утверждает, что парни могут плакать, если испытывают чудовищную боль: «например, если вам на ногу упадет рояль из окна пятого этажа»; или если кто-то выстрелит в вас; если вы спортсмен и ваша команда выиграет чемпионат (как Джеймс Леброн после финала НБА в 2016 году); или если вы смотрите слезливый фильм (то есть речь идет о «физиологической функции… как менструация для глаз»)[22]. Askmen.com добавляет, что плакать над проигрышем в спорте приемлемо — если, конечно, не вы ответственны за него (как сказано на веб-сайте, Тим Тибоу может рыдать после проигрыша в чемпионате SEC по американскому футболу, а вот Роджер Федерер, который завалил Открытый чемпионат Австралии по теннису в том же году, — нет)[23]. Опрос 150 игроков в американский футбол университетских команд показал, что, хотя они считали вполне нормальным «всплакнуть» после важной победы или разгромного поражения, сами по себе слезы неприемлемы[24].
Второкурсник университета из Чикаго сказал мне, что не смог заплакать, когда его родители развелись. «Мне очень хотелось, — сказал он. — Мне это просто было нужно». Какое решение он нашел? Посмотрел три фильма о холокосте (и это сработало). Как человек, который по праву рождения имеет официальное разрешение плакать, я не сразу его поняла. И только проведя несколько интервью, я осознала: признаваясь в том, что плакали, а то и плача передо мной, мальчики рисковали, доверяя мне нечто личное и драгоценное — признак уязвимости или стремления к ней. Или же, как Роб, они демонстрировали полную неспособность признать эту потребность, и это было так мучительно, что мне хотелось… плакать.
Мальчики уверенно рассуждали об излишках маскулинности — они ведь тоже видели заголовки о массовых убийствах, домашнем насилии, сексуальных домогательствах, изнасилованиях в кампусах, скандалах в связи с твитами президента и слушаниях в Верховном суде. Даже футболист из университета Большой десятки упомянул в нашей беседе термин «токсичная маскулинность». («Все знают, что это такое», — заверил он, когда я удивилась.) Гораздо больше трудностей у ребят вызывает другой вопрос: почему им нравится быть парнями. «Гм, — сказал Джош, второкурсник университета из штата Вашингтон. — Интересно. Никогда не задумывался». Запинаясь и сбиваясь, он выбрал спорт: «Я люблю играть в спортивные игры». Но если подумать, его младшая сестра тоже этим увлекается, так что это не гендерная особенность. Все же спорт — его физическая сторона, товарищество, соперничество, здоровый выход агрессии, само наслаждение игрой — был самым частым ответом парней и для многих отличительной чертой мальчишества. Они вспоминают свои первые игры на поле с ностальгией, почти романтикой, душевным теплом. Но потом все изменилось, и то, что приносило радость, превратилось в гнет. «Я играю в лакросс почти двенадцать лет, — поделился со мной Эрик, учащийся выпускного класса из Лос-Анджелеса. — И люблю его. Но терпеть не могу эгоцентричную культуру, где все живут по принципу я мерзавец, но я классный».
Меня поразило, как часто парни говорили, что бросили спорт, которым увлекались, не потому, что им не хватало умений, а потому, что они не выносили дух «Повелителя мух» среди товарищей по команде и тренеров. «Я играл в футбол до одиннадцатого класса, — сказал Ноа, второкурсник из Лос-Анджелеса. — Я всегда любил этот спорт, но атмосфера в команде, братанство — это уже слишком. Постоянно приходилось доказывать, какой ты крутой, какой ты мужик, как тебе плевать на все. Я чувствовал себя изгоем».
Думаю, самым экстремальным был случай Итана из Бэй-Эриа; его взяли в небольшой колледж свободных искусств в Новой Англии, чтобы он играл в лакросс. «Я знал, что там будет типичная для Восточного побережья культура пофигизма, — сказал он, — но таких масштабов точно не ожидал. Они говорили только про секс и хвастались, кто с кем переспал, и даже тренеры поощряли ребят винить во всем жертву, а не себя. И все использовали слово педик направо и налево. На занятиях и с другими людьми они вели себя не так; это был суперлиберальный колледж. Но стоило им попасть в раздевалку…» — он покачал головой. Как первокурсник, Итан считал, что не сможет бросить вызов старшим спортсменам, особенно без поддержки тренеров. Поэтому он ушел из команды; и не только оттуда: парень перевелся в другой колледж. «Мой колледж был совсем крохотный, — объяснил он. — Если бы я остался, я постоянно сталкивался бы с теми парнями… А теперь мне не нужно никому ничего объяснять». В новом колледже, как сказал Итан, он больше не участвует в спортивных играх.
Роберт Липсайт, спортивный журналист с большим опытом работы, считает, что именно радость, которую приносит парням физическая активность, является благотворной почвой для процветания «культуры качков»
