Парижское приключение - [2]

Вернувшись, она застала его без пальто и шляпы. Рени заметила, что он худощав и хорошо сложен — широкий в плечах и узкий в талии — и на голову выше нее. На смуглом волевом лице выделялись темные глаза. Он сидел за небольшим столиком, на котором уже стоял серебряный чайник. Увидев Рени, он тут же поднялся, и пока официант почтительно выдвигал для нее стул, помог ей снять накинутую на плечи шубку и затем, сев на свое место, принялся разливать чай. Он подал ей горячий напиток, и она с благодарностью приняла его, глядя поверх чашки. Рени встретила взгляд, все еще внимательно изучающий ее, и, к своей досаде, вдруг покраснела.

Этот человек был слишком красив и, несомненно, обаятелен. Рени же не доверяла привлекательным мужчинам, и у нее были на то основания.

— Так-то лучше, — сказал он. — Вот вы и ожили. Чашка чая для англичан — это лекарство от всех болезней.

— А вы, месье, француз?

— О да. Я ненадолго приехал в вашу страну по делам. И, как и ожидал, нашел ее сырой и унылой.

— Но это все же лучше, чем снег. Снег хорош только на рождественской открытке. А я терпеть не могу шерстяные вещи и ненавижу холод.

Он улыбнулся, его улыбка была обезоруживающей.

— Вы как орхидея, как тепличный цветок, — заметил он. — Хотя нет, я не прав. Вы не так экзотичны, как орхидея, но в вас столько весенней свежести — как у первоцвета или у нарцисса.

Рени сочла, что он слишком далеко заходит в своих высказываниях, и холодно оказала:

— С вашей стороны было очень любезно помочь мне, но сейчас я должна бежать. У меня встреча с другом.

— С другом? — его брови взметнулись вверх. — Вы имеете в виду, с женихом?

Она покачала головой, ее волосы ярко блеснули.

— Пока еще нет, — честно ответила Рени. — Он должен отвезти меня домой на Рождество. Мы живем за городом.

И вновь этот быстрый оценивающий взгляд.

— Но вы не похожи на провинциалку.

— Именно провинциалка, — заявила Рени. — Самый настоящий увалень, когда надеваю резиновые сапоги. Мои родственники работают садовниками в питомнике.

Это была абсолютная правда. Ее дядя, в чьем доме она выросла, был садовником. Она нарочно старалась сбить с толку этого незнакомца и заметила отвращение на его лице при упоминании о резиновых сапогах. Если бы ему стало известно, что она работает фотомоделью и живет в Лондоне, у него могли бы возникнуть определенные планы, а Рени уже решила для себя, что их знакомство должно здесь и закончиться: меньше всего ей хотелось увлечься этим обаятельным французом. Ей было забавно видеть его замешательство.

— Англичане удивительно легко приспосабливаются, — проворчал он, глядя на ее хрупкие бледные кисти. — Но только не говорите, что вы работаете в саду. В это я ни за что не поверю.

Она вслед за ним посмотрела на выдавшие ее руки.

— Нет… ну, я стенографирую, печатаю и так далее.

Взглянув в его глубокие темные глаза, Рени вдруг почувствовала, как учащенно забилось ее сердце, и начала надевать перчатки.

— Вы понапрасну тратите себя, занимаясь бумажной работой, — заметил он.

— Это неважно, чем я занимаюсь, — сказала Рени, — ведь я скоро выхожу замуж.

— За вашего друга?

— Совершенно верно, — она мило улыбнулась ему, когда он подал ей пальто. — А сейчас мне действительно нужно бежать. — Она взглянула на часы. — Тысяча благодарностей, этот чай спас мне жизнь.

Он продолжал стоять вплотную к ней, и на нее повеяло смешанным ароматом турецкого табака и одеколона «Олд Спайс». Неловкие слова замерли у нее на языке, и вновь сердце забилось непривычно быстро.

— Не за что, мадмуазель, — сказал он, и затем неожиданно добавил: — Вы очень похожи на одного человека, которого я когда-то знал.

Рени глубоко вздохнула. Из всех известных ей дебютов этот, пожалуй, был самым банальным. Она непринужденно ответила:

— Я слышала, что у нас у всех где-то есть двойники. Должно быть, я и есть двойник вашей знакомой. А сейчас мне в самом деле нужно бежать.

— Eh bien[1]. — Он покорно пожал плечами и последовал за ней к выходу. — Интерлюдия была прелестна, но, увы, слишком коротка. Вы отправляетесь в первозданную английскую провинцию, а я улетаю вечером в Париж. — Это успокоило Рени. — Может быть, когда-нибудь мы встретимся вновь.

— Вряд ли.

Он крепко сжал ее руку в перчатке.

— Кто знает? Мне почему-то кажется, что встретимся. И поэтому мне остается лишь сказать вам au revoir, mademoiselle[2].

Он все еще держал ее за руку, и Рени почувствовала, как легкая дрожь пробежала по ее телу. Она шевельнула рукой, чтобы освободиться, и он тут же отпустил ее.

— До свидания, — решительно сказала она и устремилась на улицу. Она подавила в себе желание оглянуться, чтобы убедиться, что он смотрит ей вслед, а потом, когда она перебежала улицу, хлынувший поток машин разъединил их.

«Красавчик… Похоже, он из них, — думала Рени, спускаясь в метро. — И лживый насквозь. И я вовсе не хочу встретиться с ним опять. Он может лишить покоя!»

Барри должен был ждать ее в северном предместье, в котором он нашел себе приют. В метро ее охватили воспоминания — встреча с незнакомцем оживила их — воспоминания о другом человеке, который посеял в ней недоверие к подобного рода мужчинам. Это был ее отец Джервиз Торнтон.