Парижский треугольник - [7]

Она поерзала в кресле, подтянула колени к подбородку и робко произнесла:

– Раз уж пошел такой разговор, у меня предложение…

– Я согласен!

– Хорошо, значит, чуть позже мы прогуляемся по берегу.

Алекс налил еще вина, картинно положил руку на спинку дивана, закинул ногу на ногу и произнес:

– Итак, дорогой пациент, рассказывайте, что вас волнует. А потом мы вместе проанализируем ситуацию… Мэг, я хочу знать о вас все.

– Не многовато будет? – Мэг невесело усмехнулась.

– Мне кажется, у вас мало друзей.

Она немного подумала и решилась:

– Алекс, мне действительно необходимо выговориться. Я даже не знаю, как вам сказать, – она мяла в руках салфетку, то сворачивая ее в узел, то расстилая на коленях, – мне очень плохо…

Ну вот, сейчас я начну плакать, как маленькая потерявшаяся девочка, которую пожалел прохожий, мелькнуло у нее в голове, а по щекам уже потекло.

Алекс быстро переместился на подлокотник ее кресла и нежно взял ее за руку.

– Поплачьте, вам сейчас это поможет лучше любого успокоительного.

Она шумно утерла нос салфеткой и капризно произнесла:

– Да не хочу я плакать! Я весь день сегодня плачу! Думаете, помогает? Утром с Майклом, потом в самолете, потом в машине… – Последние слова она произнесла шепотом, боясь даже мысленно затронуть главную тему. – Я, понимаете, я совершенно потерялась. Мне казалось, что когда я прилечу сюда, станет легче, я смогу вернуться к истокам, к своим корням, а тут… – Она махнула рукой и отвернулась, окончательно уткнувшись в салфетку.

Алекс обнял ее и стал поглаживать по плечам.

– Наверное, долго вы все это носили в себе. А что же ваш Майкл? Это, как я понимаю, муж.

– Да, – она хлюпала носом, – муж. Практически бывший. Он устроил такой скандал, не хотел меня сюда отпускать, как будто я сбегу насовсем! Ему нравится, чтобы я общалась только с ним и больше ни с кем. Он ревнует меня ко всему живому. Домашняя кошка – вот кем я себя чувствую в его доме.

Она немного помолчала, переводя дух.

– Друзей у меня действительно мало. По большей части это наши общие с Майклом друзья, среди них, конечно, есть люди, с которыми хочется общаться, но так вот поговорить, – она снова обреченно махнула рукой, – доллары, баррели, фишки в казино – вот, что им по-настоящему интересно. Я задыхалась там, в Вашингтоне. Нет, даже раньше, когда мы переехали отсюда в Ричмонд, еще ребенком, я почувствовала себя рыбой, выброшенной на сушу. – Мэг горько усмехнулась. – А ведь и правда, рыбой. Там мне больше всего не хватало моря, а Атлантика мне не нравилась, хотя и была в паре сотен километров.

– Но почему вы не уехали из Вашингтона к родителям?

Она долго ничего не отвечала. Наконец привычный комок в горле взорвался, и впервые за три года мучительного молчания Мэг дала себе волю: захлебываясь рыданиями, она рассказала этому чужому человеку все. И про свадьбу, и про то, как три месяца подряд Майкл не мог выманить ее из комнаты, про все-все, что осталось здесь в Марселе, а теперь похоронено под асфальтом нового прибрежного квартала.

Под конец своего длинного монолога она немного успокоилась и снова стала злиться на Майкла.

– Почему, ну скажите мне, Алекс, почему на меня западают мужчины в возрасте? У меня что, особенная внешность?

– Пожалуй. Вас хочется опекать. У вас в лице – какая-то роковая беззащитность. Я, как вы понимаете, повидал много женщин за свою жизнь, – он улыбнулся, – и знаю толк во внешности и женских типах. От таких, как вы, я всегда старался держаться подальше. Вы такая… Вы можете влюбить в себя только навсегда. Короткие отношения с вами невозможны. И взрослый, зрелый мужчина способен это оценить.

– Ну спасибо!

– Сколько тебе лет, Мэг?

– Это что-то новенькое: напрямую спрашивать даму о возрасте. Двадцать шесть.

Он взял ее руку и прижал к своей щеке. И снова пахнуло тонким мужским ароматом. По ее телу пробежала опасная дрожь. А почему бы и нет? – подумалось ей. – Ведь мы вдвоем в этом огромном доме. Вдвоем на всю ночь.

– А мне тридцать один. Итак, пять лет разницы…

Они решили переместиться на свежий воздух, и, проходя по дому, Мэг увидела коллекцию холодного оружия в одной из комнат.

– Это отцовская коллекция, – бросил через плечо Алекс, догадавшись, что разглядывает Мэг, – я не любитель подобных вещей.

– Тогда зачем оно здесь?

Он промолчал. Они вышли на террасу, и в лицо ей нежно дохнул мягкий морской ветер. Как в детстве. Она даже остановилась и закрыла глаза, представляя себя на родном крыльце. А море шептало ей с каждой волной: «Бежим! Бежим!»…

– Пойдем сядем, только осторожнее, здесь темно.

Он подвел ее к чему-то, она опустилась и тут же ахнула – земля ушла из-под ног, а спина куда-то запрокинулась.

– Ну что ты, это обыкновенные качели. Здесь мягко и не так продувает, весенний ветер очень коварный. Устраивайся. Вот плед. – Он заботливо подоткнул ей под локти маленькие подушечки, и несколько минут они молчали, плавно покачиваясь и думая каждый о своем.

– Мои родители разошлись, – через некоторое время проговорил Алекс, – мама уехала в Канаду, а папа продал дом вместе с имуществом, оставил себе только оружие. Он уже несколько лет путешествует по Европе, живет в гостиницах, у друзей, а коллекцию пока разместил здесь, но еще ни разу не навещал свои кинжалы.