Парижские тайны. Том II - [268]

Конечно, герцог шутливо спрашивал ее, похож ли я на портрет ее кузена «прошлых времен», и она наивно упрекала себя за то, что не сказала отцу, что уже узнала меня. После концерта я в сопровождении дежурного адъютанта направился к герцогу, который соблаговолил сделать несколько шагов мне навстречу, дружески взяв меня под руку, подвел к эрцгерцогине Софии и сказал:

— Разрешите, ваше императорское высочество, представить вам моего кузена принца Генриха фон Эркаузен-Олденцааль.

— Я уже видела принца в Вене и с удовольствием встречаю его здесь, — ответила эрцгерцогиня, которой я отвесил почтительный поклон.

— Дорогая Амелия, — произнес принц, обращаясь к дочери, — представляю вам принца Генриха, вашего кузена; он сын принца Пауля, одного из моих самых досточтимых друзей, я очень сожалею, что не вижу его сегодня здесь, в Геролыптейне.

— Благоволите же сообщить принцу Паулю, что я разделяю огорчение моего отца, ибо всегда счастлива познакомиться с его друзьями, — ответила моя кузина с простотой, исполненной грации.

Я никогда не слышал голоса принцессы; представьте себе, мой друг, наиболее нежный, чистый, гармоничный голос, проникающий до глубины души.

— Надеюсь, дорогой Генрих, что вы пробудете достаточно времени у вашей тетушки, которую я люблю и уважаю как свою мать, вам это известно, — добросердечно сказал герцог. — Приходите к нам почаще по-семейному, не слишком рано, часа в три; если мы отправимся на прогулку, вы присоединитесь к нам, вы знаете, что я вас всегда очень любил, потому что вы один из самых благородных людей, мне известных.

— Я не знаю, как выразить вашему королевскому высочеству мою признательность за оказанный мне великодушный прием.

— Так вот! Докажите мне вашу признательность, — улыбаясь, сказал принц, — пригласив кузину на вторую кадриль, так как первая по праву принадлежит эрцгерцогу.

— Окажете ли вы мне эту честь, ваше высочество?.. — И я поклонился принцессе Амелии.

— Зовите друг друга просто кузен и кузина согласно старой, доброй немецкой привычке, — шутя произнес герцог, — среди родственников этикет ни к чему.

— Соизволит ли моя кузина танцевать со мной кадриль?

— Да, кузен, — ответила Амелия».

Глава III ГЕРОЛЬШТЕЙН

Принц Генрих фон Эркаузен-Олденцааль

графу Максимилиану Каминецу.

«Олденцааль, 25 августа 1840.

Трудно рассказать вам, дорогой друг, как я был счастлив и одновременно смущен отеческим приемом великого герцога. Проявленное им доверие, сердечность, с которой он предложил нам отвергнуть этикет, обращаться друг к другу с родственной теплотой, все это переполнило меня глубокой благодарностью; вместе с тем я укорял себя, понимая, что моя роковая любовь не может быть одобрена принцем.

Правда, я поклялся (и остался верен этому обещанию) ни словом не обмолвиться кузине о том чувстве, которое возникло к ней в моей душе; но я боялся, что мое волнение, мои глаза могут выдать меня… Однако чувство, хоть и немое и затаенное, невольно казалось мне преступным.

Так я размышлял в то время, как принцесса Амелия танцевала первую кадриль с эрцгерцогом Станиславом. Здесь, как и в других местах, танец стал не чем иным, как торжественным шествием под музыку оркестра; при этом особенно выделялась грациозная осанка моей кузины.

Со счастливым волнением и одновременно с робостью ожидал я того момента, когда начну дозволенный на балу разговор с моей кузиной. Я достаточно владел собою, чтобы скрыть волнение в то время, когда направился за ней; она снова была подле маркизы д’Арвиль.

Думая об истории с портретом, я был уверен, что принцесса также размышляет о нем, и не ошибся. Помню почти слово в слово наш первый разговор, позвольте мне, друг мой, передать его вам:

— Ваше высочество, можно мне называть вас кузиной, как это разрешил мне великий герцог?

— Конечно же, кузен, — грациозно ответила она, — я всегда счастлива слушаться своего отца.

— А я тем более горжусь этой непринужденностью, кузина, что моя тетушка рассказала мне о вас и тем самым заставила вас оценить.

— Мой отец часто говорил мне о вас, милый кузен, и что вам, быть может, покажется странным, — смущенно добавила она, — я даже знаю вас, если так можно сказать, с виду… Госпожа настоятельница аббатства Святой Германгильды, к которой я почтительнейшим образом привязана, однажды показала мне и отцу один портрет…

— Где я изображен в костюме пажа шестнадцатого века?

— Да, милый кузен, отец даже немного схитрил, заверив меня, что это портрет одного нашего родственника старинных времен и, лестно отозвавшись об этом кузене, сказал, что мы должны гордиться, имея и сейчас среди своей родни его достойного потомка.

— Увы, кузина, боюсь, что в нравственном отношении я столь же мало похож на свой портрет, который соблаговолил начертать великий герцог, как не похож внешне на пажа шестнадцатого века.

— Вы ошибаетесь, — простодушно сказала принцесса, — ибо, слушая музыку, я случайно посмотрела в сторону галереи и сразу узнала вас, невзирая на различие костюмов.

Затем, желая переменить тему разговора, которая ее смущала, она сказала:

— Восхитительно. С каким удовольствием вы его слушали!

— Какой изумительный талант у господина Листа, не правда ли?