Парижские тайны царской охранки - [5]

Совершенно другое впечатление производила другая комната — кабинет самого Красильникова: великолепный письменный стол красного дерева с роскошными бронзовыми канделябрами и другими украшениями, диван, кресло, стулья красного сафьяна и два больших портрета царя и наследника… Здесь вырабатывались директивы и планы «внешнего» и «внутреннего» наблюдения за политическими эмигрантами, которые немедленно при посредстве состоявших в распоряжении Красильникова жандармского подполковника Люстиха или главы филеров — знаменитого Бинта передавались многим десяткам агентов внешнего наблюдения — «шпикам» — и так называемым секретным сотрудникам, — попросту провокаторам; директива начинала приводиться в исполнение, — и вы чувствовали это на себе, если были уже стреляным волком: увеличение числа подозрительных фигур при вашем выходе на улицу, усиленная любезность вашей консьержки, а затем и усиленное устремление в вашу сторону подозрительных «товарищей»; последнее улавливали, к сожалению, немногие — только особенно наблюдательные…

После внимательного осмотра этого таинственного убежища наших врагов мы сразу нашли в ящиках красильниковского стола и в бюро его помощника Мельникова несколько интересных бумаг: прошение на Высочайшее имя о помиловании известного в Парижской колонии художника Иванова, доклад Красильникова Департаменту полиции о переговорах с корреспондентом «Русского слова» Брутом-Беловым, просившимся в секретные сотрудники, два подробнейших доклада Бинта о переговорах с одним довольно известным парижским эмигрантом по поводу возможного поступления его в число секретных сотрудников заграничной агентуры и некоторые другие, менее интересные бумаги.

Понятно, что первые дни нашей работы в канцелярии заграничной агентуры прошли в довольно беспорядочном чтении бумаг, найденных нами в столах самого Красильникова, чиновников его канцелярии и в несгораемом шкафу; затем несколько дней было посвящено систематическому обзору всего «богатства», накопленного в этих двух комнатах.

Прежде всего наше внимание было привлечено двумя карточными каталогами — первый из них, печатный, заключал в себе около 15–20 тысяч карточек с фамилиями и приметами разыскиваемых и подлежащих аресту лиц, замешанных в революционном движении. Второй каталог, гораздо для нас более интересный, состоял примерно из 2–3 тысяч карточек, на которых чиновниками заграничной агентуры отмечались, конечно в алфавитном порядке, все лица, упоминавшиеся по той или иной причине в бумагах агентуры; помимо имени, а иногда и отчества, а также и кличек, революционной или агентурной, на каждой такой карточке отмечались номера входящих или исходящих бумаг, в которых упоминалось данное лицо. Просматривая этот каталог, каждый из нас, членов Комиссии, мог сразу увидеть, в какие годы его заграничного бытия и как часто заграничное и российское начальство обращало на него свое «благосклонное» внимание. Так, например, пишущий эти строки тревожил заграничную агентуру или самый Департамент полиции за все время своего 11-летнего изгнания не более ста раз.

Подобные автобиографические занятия показали нам, во-первых, что архитектура архива заграничной агентуры покоится на этом карточном каталоге и на системе исходящих (посылаемых заграничной агентурой) и входящих (получаемых ею) бумаг, и во-вторых, что среди этих бумаг отсутствует значительное их количество.

Из расспросов чинов заграничной агентуры нам удалось установить, что много наиболее секретных бумаг было вывезено из помещения агентуры жандармским подполковником Люстихом и чиновником Мельниковым еще до запечатывания посольством этого помещения; выяснилось также, что все зти документы находятся на квартире Мельникова. Узнав это, я ранним утром отправился на квартиру Мельникова, забрал девять пакетов бумаг и совместно с ним и вице-канцлером Кандауровым перевез их в помещение агентуры. Впоследствии оказалось, что все же многих бумаг в архиве недостает. Красильников «объяснял» это тем, что бумаги не являлись для него чем-то неприкосновенным, — для него прежде всего было важно «живое» дело, а некоторые документы могли и затеряться.

Системы «отдельных дел» в архиве заграничной агентуры не существовало, и только в исключительных случаях (запрос Департамента, необходимость в данный момент подробнейшей справки и т. п.) канцелярия заграничной агентуры составляла из соответствующих номеров входящих и исходящих бумаг временные «отдельные» дела; к входящим и исходящим в таких делах присоединялись и различные другие документы: письма, агентурные листки, различные справки, фотографические карточки.

Среди таких временных отдельных дел наше внимание остановилось на деле о Савинкове, о бунте на крейсере «Аскольд» и о военном шпионаже. Между прочим даже при беглом просмотре дела об «Аскольде» нам стало ясно, что бунт был организован не без участия провокации, и что в ней сыграл не последнюю роль некий Виндинг, имевший сношение с охранкой (см. список).

С жадным любопытством также перелистывали мы альбомы фотографических карточек, найденных нами в канцелярии заграничной агентуры. Альбомы эти были, во-первых, основные — для надобностей самой заграничной агентуры, заключавшие в себе фотографии нескольких сот революционеров, и маленькие альбомчики, специально предназначенные для агентов наружного наблюдения и вмещавшие лишь 20–30 небольших фотографий революционеров, главным образом террористического направления, особенно интересных бдительному полицейскому начальству.