Вдругъ высокая молодая дѣвушка подходитъ ко мнѣ, вынимаетъ изъ-за кушака двѣ розы и протягиваетъ ихъ мнѣ. Всѣ остальные сидятъ и смотрятъ на насъ. Я встаю смущенный и благодарю. Она обнимаетъ меня за шею, цѣлуетъ меня въ губы и возвращается на свое мѣсто. Всѣ громко высказываютъ одобреніе ея поступку.
Она всю ночь проносила эти розы, и поэтому онѣ уже слегка поблекли, но онѣ большія и темнокрасныя. Я хотѣлъ прикрѣпитъ ихъ къ сюртуку и сталъ искать булавки. Всѣ хотятъ помочь мнѣ и оказать мнѣ услугу. Чувствительное настроеніе охватило всѣхъ. Одинъ изъ извозчиковъ спрашиваетъ меня, гдѣ я живу, и предлагаетъ даромъ довезти меня до дому. Когда я хочу расплатиться за всѣхъ, всѣ протестуютъ, энергично машутъ руками, провожаютъ меня до дверей и посылаютъ мнѣ прощальныя привѣтствія до тѣхъ поръ, пока я не скрываюсь изъ вида.
— Добраго yrpa, monsieur. Благодарю васъ, monsieur!
На углу бульвара Saint-Michel и Rue de Vaugirard стоитъ человѣкъ. Онъ разбитъ параличомъ. Онъ продаетъ карандаши. Этотъ человѣкъ не говоритъ ни слова, онъ не выкрикиваетъ и не навязываетъ свой товаръ, хотя, конечно, ему хочется продать его. Какъ-то разъ утромъ, проходя мимо, я купилъ у него карандашъ; онъ, по обыкновенію, не сказалъ ни слова, кромѣ своего обычнаго: «благодарю васъ, monsieur!»
На слѣдующее утро я опять купилъ у него карандашъ.
— Благодарю васъ, monsieur!
Въ теченіе трехъ недѣль я ежедневно покупалъ у него по карандашу. Этотъ человѣкъ до того привыкъ ко мнѣ, что протягивалъ мнѣ уже издали карандашъ; да, онъ даже бралъ на себя трудъ отыскивать для меня самые лучшіе изъ своихъ карандашей. Но онъ ничего не говорилъ мнѣ, кромѣ: «благодарю васъ, monsieur.»
Наконецъ, въ одинъ прекрасный день онъ сказалъ:
— Радуюсь, monsieur, что вы именно у меня нашли такой сортъ карандашей, какой вамъ нравится.
А я въ этотъ день купилъ у него уже 21-й карандашъ.
Я сижу какъ-то вечеромъ въ большомъ ресторанѣ и просматриваю иллюстрированные журналы. Отворяется дверь и входитъ дама. Она съ минуту стоитъ посреди залы и осматривается вокругъ. Она необыкновенно красива, да, необыкновенно красива, но ея выкрашенные въ яркій, рыжій цвѣтъ волосы обличаютъ въ ней даму полусвѣта, и манеры ея вызывающи и высокомѣрны. Она повертывается ко мнѣ и говоритъ:
— Будьте такъ любезны, monsieur, пойти и заплатить моему фіакру.
Я совсѣмъ не сижу къ ней близко, однако-же она почему-то обратилась ко мнѣ. Я злюсь и кусаю губы, подзываю гарсона и говорю ему:
— Пойдите и заплатите фіакру этой дамы.
При этомъ бросаю на столъ двадцатифранковую монету. Дама поражена и оглядываетъ меня съ большимъ изумленіемъ.
Я усаживаюсь поудобнѣе на своемъ мѣстѣ, продолжаю разглядывать, какъ ни въ чемъ не бывало, журналы и радуюсь, что проучилъ эту даму.
Она садится за другой столъ. Гарсонъ возвращается, отдаетъ ей сдачу, получаетъ франкъ на чай, кланяется и уходитъ. Сдача остается лежать передъ ней на столѣ.
Въ ресторанъ входитъ господинъ, котораго она знаетъ; она подзываетъ его. Она разсказываетъ ему о томъ, какъ я невѣжливо поступилъ съ ней, пославъ гарсона расплатиться, показываетъ сдачу, лежащую передъ ней, пожимаетъ плечами и качаетъ головой.
Господинъ посылаетъ ко мнѣ гарсона съ 20-тифранковой монетой. Съ невозмутимымъ спокойствіемъ я беру монету и опускаю ее въ карманъ.
Вдругъ дама подходитъ ко мнѣ. Мое хладнокровіе бѣситъ ее. Она непремѣнно хочетъ, чтобы послѣднее слово осталось за ней.
— Получили вы обратно ваши деньги? — спрашиваетъ она.
— Да, благодарю, — отвѣчаю я холодно
— Я заняла у этого господина луидоръ, — обращается она къ моему сосѣду и затѣмъ объясняетъ ему, какъ я невѣжливо поступилъ, пославъ гарсона. Она обращается съ тѣмъ же ко всѣмъ, окружающимъ насъ; я, повидимому, глубоко оскорбилъ ее, и она ищетъ сочувствующихъ людей. Всѣ начинаютъ принимать въ ней участіе и комментировать «происшествіе». Я слышу слово «иностранецъ»; всѣ присутствующіе на сторонѣ дамы.
Пока все это происходитъ, мнѣ приходится сидѣть молча и не принимать никакого активнаго участія. Могу ли я съ моимъ жалкимъ репертуаромъ французскихъ словъ начать оправдываться? Я только подамъ поводъ къ насмѣшкамъ и рискую, чего добраго, быть выгнаннымъ изъ ресторана. Итакъ, мнѣ ничего больше не остается, какъ выносить все молча.
— Вонъ его! — крикнулъ вдругъ кто-то передо мной.
— Вонъ его! раздается вокругъ меня.
Я подзываю гарсона и расплачиваюсь. Покончивъ съ этимъ, я продолжаю спокойно сидѣть. Вокругъ меня разговоры принимаютъ все болѣе угрожающій тонъ.
Но въ это время дверь опять открывается и входитъ господинъ, котораго я знаю. Это докторъ Гольдманъ, корреспондентъ «Франкфуртеръ-Цейтунгъ». Онъ присаживается за мой столъ и спрашиваетъ, что здѣсь происходитъ. Я объясняю ему въ краткихъ словахъ все происшествіе. Онъ мнѣ сообщаетъ, что эта дама — знаменитая mademoiselle G. Онъ идетъ къ ней, почтительно снимаетъ передъ ней шляпу и говоритъ нѣсколько любезныхъ словъ. Шумъ моментально утихаетъ. Докторъ и я выпиваемъ по стакану вина, окружающіе начинаютъ смотрѣть наменясъ дружелюбіемъ. Какой-то господинъ спрашиваетъ у доктора, и докторъ отвѣчаетъ:
