Парижская страсть - [22]

— Но что вы хотите?

Я прикинулся, будто не могу выбрать. Но ненадолго, боясь, что она мне предложит что-нибудь символическое, с чем мне нечего будет делать и от чего неудобно будет отказаться. Тогда я попросил у нее этот браслет. Она сразу же протянула мне его, и через несколько часов я принес его Авроре, которая приняла его с улыбкой. Ирод подарил Саломее голову Иоанна Крестителя. Я сделал то же самое, только в менее трагическом ключе. И я мог бы вести себя еще подлее, если бы обстоятельства этого потребовали. Я даже гордился возможностью представить доказательства моей низости. Этот браслет Аврора никогда не носила. Он был бесполезной добычей, на которую она рассеянно посмотрела — и забыла.

56

Когда я позвонил Анжелике, она сказала, что плохо себя чувствует. В последующие дни я также не мог добиться разговора с ней. Я наведался в Сен-Клу — но охранник мне сказал, что она уехала на юг. Почему она меня не предупредила? К чему была эта поспешная готовность встретиться со мной, зачем было меня дразнить, предлагать мне этот несуразный торг, — чтобы потом исчезнуть? И ведь у меня были деньги, которые она просила и которые мне не терпелось ей отдать. Нить, связывавшая меня с Авророй, мне показалась как никогда тонкой.

Я сидел на террасе кафе около музея Родена. Я обезумел, как человек за бортом, только что упустивший спасательный круг, который ему бросили. Я равнодушно следил, как мимо безостановочно снуют люди. В этой толпе было разлито невообразимое количество желаний, тревог, усталости. Эти тела предчувствовали встречу, находили друг друга и вновь теряли. Я вышел в сад музея, поразмышлял перед «Вратами ада», потом в большом зале, где все началось.

Что, если Аврора появится на углу улицы и тронет меня за плечо? Что мне делать тогда с этой женщиной, которая, несмотря на все, больше не похожа на мою возлюбленную? Я рад был бы вернуть иллюзию, доставившую мне столько радости, вернуть Аврору — такой, какой я ее себе представлял. Но ничто мне этого не позволит. Прежняя Аврора умерла. Первые откровения Анжелики меня ранили. Но тем сильней мне хотелось знать все до конца. Неведение, то есть ожидание мучений, было еще тягостнее.

Будущего у меня не было. Мрачные мысли подхватили меня, как ветер пылинку. Моя жизнь, как загнанная лошадь, рухнула на террасе этого кафе. Волна докатилась до самого края прибрежного песка — и застыла. Мне оставалось только высчитывать, сколько часов, а потом — минут и секунд у меня в запасе. Должна же где-то быть мудрость, которая учит радоваться времени как таковому, чем бы оно ни заполнялось.

Боль во мне сжалась в комок, и Аврора представала перед моим мысленным взором уже совсем в другом облике. С порочной улыбкой, во всех позах существа, раздираемого извращенными желаниями. Она была голой, как в кошмаре в Везлэ, перед незнакомцами, которые касались руками и губами ее тела. А она насмешливо глядела на меня глазами, пустыми от вожделения…

57

Иногда я говорил, что, быть может, мне необходимо было полюбить Аврору, чтобы по-настоящему родиться как нужному и уникальному существу. В день, когда мы встретились, меня еще не было. Да, этот день должен был существовать. Но когда? И где? И что бы я делал в этот день? Какая волна тогда бы возникла, чтобы медленно нести меня к этой женщине и к болезненной ее потере? Некие существовавшие ранее чувства сковали меня и подготовили в моей душе место для Авроры — я о нем и не подозревал, пока она не захватила его. Ее власть опиралась на мою сущность. Я сам сотворил толкнувшее меня к ней одиночество. Чтобы с этим покончить, мне нужно было вернуться в прошлое и вычеркнуть предшествовавший ее появлению эпизод. Или с помощью какого-нибудь ангела-хранителя заглушить в себе изначальное ощущение безнадежности, которое вновь овладело мной с исчезновением Авроры.

58

Аврора забыла свой фотоаппарат в нашем номере Гранд-отеля. Вскоре после моего возвращения я захотел посмотреть, что же она наснимала. Так я оказался перед бутиком на улице Кастильён, где она обычно проявляла свои пленки. Там меня громко окликнул какой-то тип, скорее всего, пьяный. Ни с того ни с сего он кинулся ко мне с объятиями. Он вышел из такси. С ним была пара развратного вида девиц, которые переговаривались на непонятном языке и хихикали. Тип настаивал, чтобы я пошел с ними выпить к нему в отель — это совсем рядом! Одна из девиц уже тянула меня за пиджак. Делать было нечего. Это недоразумение потянуло за собой кучу других.

Только позже, когда он заказал шампанского, я узнал его: это был американец из Рапалло, который предложил тост в честь Авроры и на следующий день утешал меня на пляже. Он был рад встретить меня в Париже. Он хотел отметить это событие. Девицы приехали из Киева, он их подцепил в баре, они были не прочь повеселиться. После нескольких рюмок они пожаловались на жару, и он им предложил принять душ в своем номере. Он все-таки спросил меня, что случилось с певицей из Рапалло. Я отважился на кое-какие признания, которые он сопроводил руганью, говорившей о том, что ему приходилось бывать в моей шкуре. Это был добродушный малый. А я был так одинок, что он мог бы сразу же стать моим лучшим другом.