Парижанин из Москвы - [52]
Ольга Александровна испытывает колоссальное удовлетворение: из Белого Дома его сотрудник Джордж Кеннан (в письме Шмелёву она и на этот раз называет своего знакомого давних берлинских лет Георгием, таковым он остаётся в её сознании) прислал ответное письмо. И не только — он обратил внимание и мягко пеняет ей: его задел холодный тон её письма, старательно подчёркивающий деловую озабоченность Ольги Александровны положением числящегося на плохом счету у его правительства (с чего бы, кажется?) русского писателя Ивана Сергеевича Шмелёва.
Со всей дипломатической вежливостью Джордж Фрост Кеннан заверяет Ольгу Александровну, что у него остались самые лучшие воспоминания об их встречах. Но где же помощь или хотя бы совет? Их нет.
Что же касается угрозы новой войны, ещё витавшей некоторое время после её окончания, практический реальный ум О.А. и женская интуиция не допускают её повторения так скоро, но уже допускают в будущем «раскат» США.
А вот сущность этой страны ей уже ясна и сейчас: «В их миллионах можно задохнуться. Вся эта материальщина мне претит». То есть именно американская мани-гипертрофия. «Разве что в русской обители, — продолжает она, — ты не коснулся бы всей этой мерзости, — а так… очень уж там всё «маммонно».
То есть чрезмерно? Одно дело наследство «дядюшки из Монако» и судебные разбирательства с родственниками Бредиусами. Это — не так «маммонно»? (Но это по ходу.)
Ольга Александровна уверена, что есть смысл и даже обязательно «надо дать Жоржу сведения из паспорта, точно так, как это запрашивают для визы». Она так уверена в силе своей рекомендации, то есть влияния на обитателя Белого Дома? Она уверена в своём тотальном влиянии на всё и на всех?
Ответ Дж. Кеннана Шмелёву на его запрос-просьбу будет откровенно никаким, чиновничьей отпиской.
Довершает представление о гордой, с неколебимым достоинством женщине приписка на конверте (то есть забыла, но надо обязательно): «Джорджу я сказала (она ведь написала, но мысленно она разговаривала — оговорка красноречивая), что Вам известно о нашем знакомстве из моего замечания по поводу газетных статей последнего времени».
Зачем так сложно? Опять эта бессмысленная женская предусмотрительность, которая на самом деле, как известно, не имеет никакого значения для мужчины, которого зачем-то возвращают вспять, в давно прошедшее. Ольга Александровна как бы и не прерывала своего общения с «Жоржем» все эти годы. И когда складывала в отдельную папку сообщения о нём в прессе, и когда слушала что-то связанное с ним по радио, например о его пребывании некоторое время в Москве, и когда, получив от Ивана Сергеевича фотографию Серёжечки, ахнула, найдя в Сергее разительное сходство с Жоржем.
Вот такой неожиданный оттенок в русском треугольнике. Для Ивана Сергеевича всегда жива и благословила его «отошедшая», а что он для новой О.А.?
В её душе находят место и заботы об Аре, и Жорж, и «О.А. в белых лилиях». Вспоминается инфантильное открытие в одном из её прежних писем, что она «ни у кого не была первая».
Есть более зрелое утешение женщины — «быть последней у любимого мужчины». Ещё есть время. Хочется надеяться, что это утешение для неё ещё возможно.
Остаётся дивиться проницательности Ивана Сергеевича, его выстраданному открытию «внутреннего устройства» Ольги Александровны. Наверно, оно под силу лишь очень преданным и цельным мужчинам, а ещё, может быть, поэтам. В русской литературе, действительно, очень мало женщин-девушек, отказавшихся от «радостей жизни»: Аглая, Мисюсь, Лиза Калитина…
И, кто знает, как получилось бы с Дари самого Ивана Сергеевича в его романе «Пути Небесные», с женщиной столь редкого духовного и чистого горения, которую он едва успел запечатлеть литературно, прежде чем её потеснили на практике совсем иные героини. Своё право высоко ставить женщину он выстрадал. В этом выборе он уважал себя.
Вот о чём он иногда думал в бессоннице, в болезнях, в неизбежном упадке сил после длительного напряжённого труда, глядя на «духовное содружество» Ильина и его жены: «Знаю я, какая внутренняя сила в таком содружестве. Ныне лишён сего. Но это… лишь в ощутимом, земном, Плане…» И.С. размышляет о будущем времени в Евангелии, ведь ему предстоит встреча на «том свете»: «И времени уже не будет, время там, где материя. Для внематериального нет и времени. А — всё всегда… полная полнота всем — всеполнота — всенасыщенность всем — вседовольность и «вечный покой». Я никогда не ощущал времени мигом мысли. Проспать миллионы лет — и не почувствуешь». Так он понимает время встречи с Олей там.
Таким ощущением он наделяет и Олю Средневу в «Куликовом поле», тоже чистое ангельское создание, разгадавшее смысл явления Старца с крестом — Сергия Радонежского: «Века сплюснулись, и через 500 лет явился Угодник». Заметим: это как бы не он наделяет свою героиню ощущением сплюснувшегося времени, а сам ведом ощущением героини.
Таким же качеством времени Шмелёв пытается объяснить себе и рассудочно-настороженное отношение Ольги Александровны к постели, убийственно-холодное упрямое непонимание ею, самым дорогим для него человеком в последнее десятилетие его жизни, его естественного желания. О, это ужасное, с расхожей точки зрения, его унижение: «хотя бы один раз!» И ответ-вопрос подруги: «Всякий раз, как после праздника, испытывать пустоту «зачем он был»?» И напоминание ему, автору, о возвышенной любви Ильи к Анастасии в «Неупиваемой Чаше». Что же он хочет после этого?
18+. В некоторых эссе цикла — есть обсценная лексика.«Когда я — Андрей Ангелов, — учился в 6 «Б» классе, то к нам в школу пришла Лошадь» (с).
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Патрис Лумумба стоял у истоков конголезской независимости. Больше того — он превратился в символ этой неподдельной и неурезанной независимости. Не будем забывать и то обстоятельство, что мир уже привык к выдающимся политикам Запада. Новая же Африка только начала выдвигать незаурядных государственных деятелей. Лумумба в отличие от многих африканских лидеров, получивших воспитание и образование в столицах колониальных держав, жил, учился и сложился как руководитель национально-освободительного движения в родном Конго, вотчине Бельгии, наиболее меркантильной из меркантильных буржуазных стран Запада.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Данная книга не просто «мемуары», но — живая «хроника», записанная по горячим следам активным участником и одним из вдохновителей-организаторов событий 2014 года, что вошли в историю под наименованием «Русской весны в Новороссии». С. Моисеев свидетельствует: история творится не только через сильных мира, но и через незнаемое этого мира видимого. Своей книгой он дает возможность всем — сторонникам и противникам — разобраться в сути процессов, произошедших и продолжающихся в Новороссии и на общерусском пространстве в целом. При этом автор уверен: «переход через пропасть» — это не только о событиях Русской весны, но и о том, что каждый человек стоит перед пропастью, которую надо перейти в течении жизни.
Результаты Франко-прусской войны 1870–1871 года стали триумфальными для Германии и дипломатической победой Отто фон Бисмарка. Но как удалось ему добиться этого? Мориц Буш – автор этих дневников – безотлучно находился при Бисмарке семь месяцев войны в качестве личного секретаря и врача и ежедневно, методично, скрупулезно фиксировал на бумаге все увиденное и услышанное, подробно описывал сражения – и частные разговоры, высказывания самого Бисмарка и его коллег, друзей и врагов. В дневниках, бесценных благодаря множеству биографических подробностей и мелких политических и бытовых реалий, Бисмарк оживает перед читателем не только как государственный деятель и политик, но и как яркая, интересная личность.