Париж с нами - [87]

— Идите сюда! Да иди же, я тебе говорю! Чего вы дрейфите?

Наконец все остальные рабочие переходят к демонстрантам.

— Чего вы боитесь? — увещевают их товарищи. — Разве вы не забастовали вместе со всеми?

— Как забастовали? — удивляются демонстранты.

— Они хотели обвинить нас в диверсии, — торопится рассказать Пьер. — Придумали такое!.. В одном из трюмов нашли, видите ли какие-то таблетки. Подождите, одну я захватил с собой…

Пьер вынимает свой носовой платок, развертывает его и показывает самую обыкновенную, бесцветную таблетку. Затем он тут же заворачивает ее в платок и прячет в карман.

— Они заявили, что это зажигательные пластинки. Представляешь себе, как мы были ошарашены! И так уж душу воротит от работы на их поганом пароходе, так они еще решили на нас наклепать! Ну, трое из нас начали агитировать остальных: это провокация, ребята, нельзя молчать! Все подняли бузу. Тогда они прислали охранников. Выстроили нас в трюме вдоль стенки, руки за спину. Хотели устроить обыск… Минуты через две — полная перемена. Все это чепуха! — заявляют они нам. Произошла ошибка. С прошлого рейса остались таблетки сухого спирта. Оказывается, они даже не подумали убрать на пароходе, осмотреть его, перед тем как отправлять.

— А ты-то чего пошел работать? — кричит Пьеру один из демонстрантов и злобно смотрит на него.

Пьер в ответ было замахнулся, но сдержался и спокойно ответил:

— Не знаешь, так и молчи. Ты бы лучше…

Пьер вовремя осекся — больше он ничего не имел права сказать.

— …Так вот, после этого они хотели нас заставить снова работать, — продолжал он, — но не тут-то было! Номер не прошел! Шепнул я слово одному, другому, и все наотрез отказались вести разгрузку. Мы заявили: а как же с охраной труда? Прежде всего, очистите свой пароход от всякой дряни. Ведь с горючим имеем дело. Придрались к случаю и потребовали надбавки. Все чувствовали себя оскорбленными, увидели, что работа опасная. Словом, никто не стал разгружать. Тогда нас снова выстроили вдоль стенки, приказали расставить бочки по местам для равновесия и пообещали выдать надбавку. Тут я первым заявил: «Согласен!» Правильно я поступил?

* * *

Стало почти совсем темно. Стоит ли прорываться теперь на мол, после всего, что стало известно от Святого Пьера?

Пока он рассказывал, люди, готовясь к бою, прочно закрепились на этом изрезанном рельсами и кабелем клочке земли, усеянном старыми шпалами, балками, ржавыми болтами, шкивами и прочим железным ломом. Плотная стена демонстрантов полностью отрезала мол от суши.

В этот момент появилась Полетта. Как всегда, она незаметно подошла к Анри и тихонько дернула его за рукав, давая ему возможность не отвечать, если он серьезно занят.

Анри сразу, еще не видя Полетты, почувствовал ее присутствие. Он мгновенно обернулся, забыв обо всем:

— Полетта!

Она молча бросается ему в объятия. Можно подумать, что он не видел ее целую вечность, больше чем вечность… Да и вообще видел ли он ее когда-нибудь такой? Перед ним совсем иная Полетта. Вернее, он никогда не смотрел на нее такими глазами. И все же в ней произошла какая-то перемена. В чем же дело? Полетта перестала быть только его тенью. Она существует самостоятельно. Она к нему вернулась откуда-то издалека! Конечно, и раньше Полетта делала многое без его руководства. И все ее поступки вызывали в нем восхищение, он готов был за нее полезть в огонь и воду. Значит, так было раньше? Да, вероятно, но до сих пор он это так ясно не ощущал. Кроме того… Оба сами поражены тем, как они встретились, как радостно обнялись. Ведь разлучены-то они были не больше двух часов. Отчего так забилось сердце? Но время не терпит, и Анри, нагнувшись к Полетте, скороговоркой, словно он должен сейчас куда-то бежать, шепчет:

— Ну, пока! А ты помнишь, как я тебя первый раз поцеловал?

Она не успела ничего ответить и только пожала ему руку. Анри знает, что она не забыла! Но почему же ему надо было напомнить об этом именно сегодня, именно здесь… А ведь это было давным-давно. Первый поцелуй… Робкий, осторожный… Так же бережно надо дотронуться одной хрустальной вазой до другой, чтобы они не разбились, и тогда долго будет висеть в воздухе их чистый звон… Им тогда не было и пятнадцати лет.

* * *

Анри так быстро расстался с Полеттой потому, что обстановка резко изменилась. Грузовики с охранниками возвращаются от префектуры. Они с минуты на минуту могут атаковать демонстрацию с тыла. Значит, нечего и думать прорываться на мол. И хотя известно, что пароход должен отплыть со своим грузом, все же нелегко смириться с необходимостью покинуть порт, так и не дойдя до причала.

К тому же не все демонстранты слышали рассказ Пьера. Сообщить им? А вдруг это очередной маневр противника и пароход не уйдет?

Опять все те же соображения: как же отступить, дать себя выгнать, не достигнув цели, когда она так близка?

Ведь до парохода рукой подать, его огни совсем рядом… Вот оно, это чудовище! Вашингтон, американцы, янки, война в Корее — все это сосредоточено в одном пароходе. И он так близко, так близко…

Те, кто так думает, забывают ежесекундно о достигнутых успехах. Они заботятся только о следующем ударе. А нанеся его, тут же устремляются вперед. И в конце концов перестают владеть собой, сами не отдают себе отчета в том, что делают. Ничто не способно сейчас остановить Юсуфа, Жожо, Люсьена и еще нескольких товарищей. Они увидели появившиеся грузовики с охранниками и поняли, что путь вперед закрыт и позиции удержать не удастся. Но они не уйдут, не нанеся последнего удара.