Пария - [3]
Именно про эту песенку Джейн всегда говорила мне, что она „безумно грустная“.
Я стоял у окна, пока не замерз. Мои глаза медленно привыкли к темноте, и я смог различить черные скалистые берега пролива Грейнитхед, обрисованные волнами прибоя. Я отнял руку от стекла. Ладонь была ледяной и влажной. На стекле на секунду остался отпечаток моих пальцев, словно зловещее приветствие, а потом он исчез.
Я на ощупь я нашел выключатель и зажег свет. Комната выглядела как обычно. Большая деревянная раннеамериканская кровать с пузатыми пуховыми подушками; резной двустворчатый шкаф; деревянный комод для белья. На другой стороне комнаты, на столе, стояло маленькое овальное зеркальце, в котором я видел бледное отражение собственной физиономии.
Я подумал, будет ли признаком нервного срыва то, что я спущусь вниз и налью себе солидную порцию? Я поднял с пола синий халат, который бросил там вечером перед тем, как отправиться в постель, и натянул его.
С тех пор, как Джейн не стало, дом стал удивительно тихим. Еще никогда я не отдавал себе отчета в том, сколько шума издает живое существо, даже во сне. Когда Джейн была жива, она наполняла дом своим теплом, своей личностью, своим дыханием. Теперь же во всех комнатах, куда я заглядывал, было одно и то же: пустота, древность и тишина. Кресло-качалка на полозьях, которое теперь не качалось. Занавески, которые теперь не закрывали окон, разве что я сам задерну их. Плита, которая теперь не включалась, разве что я входил и зажигал ее, чтобы приготовить себе очередной завтрак одиночки.
Не с кем поговорить, некому даже улыбнуться, когда нет желания разговаривать. И эта ужасная, непонятная мысль, что я уже никогда, никогда никого не увижу.
Прошел уже месяц. Месяц, два дня и несколько часов. Я уже перестал оплакивать себя. Точнее, мне так казалось. Конечно же, я перестал плакать, хотя до сих пор время от времени слезы неожиданно наворачивались мне на глаза. Такое испытывает каждый, кто сам пережил тяжелую потерю. Доктор Розен предупреждал меня об этом, и он был прав. Например, во время аукциона, когда я приступал к осмотру какого-нибудь особенно ценного имеющего отношение к морю предмета, который хотел бы иметь в магазине, в моих глазах неожиданно появлялись слезы; я должен был извиняться и выходить в мужской туалет, где слишком долго вытирал нос.
— Чертова простуда, — сообщал я в таких случаях смотрителю.
А он, глядя на меня, сразу понимал, в чем дело. Все люди, погруженные в траур, объединены каким-то таинственным сходством, которое они вынуждены скрывать от остального мира, чтобы не выглядеть тряпками, болезненно плачущими над самими собой. Однако, ко всем чертям, я как раз и был именно такой тряпкой.
Я вошел в гостиную с низким балочным потолком, открыл буфет у стены и проверил, сколько у меня осталось спиртного.
Чуть меньше глотка виски „Шивас Регал“, остатки джина и бутылка сладкого шерри, к которому Джейн пристрастилась в первые месяцы беременности. И я решил выпить чая. Я почти всегда делаю себе чай, когда неожиданно просыпаюсь среди ночи. Индийский, без молока и сахара. Я научился этому у аборигенов Салема.
Я проворачивал ключики в дверцах буфета, когда услышал, что кухонные двери закрылись. Они не захлопнулись с шумом, как от порыва ветра, а заперлись на старинный засов. Я замер с бьющимся сердцем, затаил дыхание и прислушался. Но я слышал только вой ветра, хотя и был уверен, что чувствую чье-то присутствие, будто в доме кто-то чужой. После месяца, проведенного в одиночестве, месяца абсолютной тишины, я стал чувствителен к малейшему шелесту, легчайшему скрипу, каждому шагу мыши и более сильным вибрациям, вызываемым человеческими существами. Люди резонируют, как скрипки.
Я был уверен, что в кухне кто-то есть. Кто-то там был, но я не чувствовал никакого тепла, не улавливал ни одного из обычных дружелюбных звуков, означающих человеческое присутствие. Удивительно. Как можно тише я прошел по коричневому коврику к камину, в котором все еще тлела вчерашняя зола. Я поднял длинную латунную кочергу с тяжелым ухватом в форме головы морского конька и взвесил ее в руке.
Навощенный паркет в холле запищал под моими босыми ногами. Напольные большие часы фирмы „Томпион“, свадебный подарок родителей Джейн, издавали задумчивое медленное тиканье изнутри корпуса красного дерева. Я остановился у двери кухни и прислушался, пытаясь уловить легчайший шум, тишайший вздох, слабейший шелест материала, трущегося о дерево.
Ничего. Только тиканье часов, отмеряющих продолжительность моей жизни, так же, как отмеряли жизнь Джейн. Только ветер, который так и будет гулять в проливе Грейнитхед, когда я отсюда уеду. Даже море как будто утихомирилось.
— Есть ли кто-нибудь? — закричал я голосом сначала громким, а потом сдавленным. И стал ожидать ответа или отсутствия ответа.
Было ли это пение? Отдаленное, приглушенное пение?
А может, это всего лишь сквозняк свистел в щелях дверей, ведущих в сад?
Наконец я нажал на ручку, заколебался, но все-таки открыл дверь кухни. Ни скрежета, ни скрипа. Я же сам смазал маслом петли. Я сделал шаг, потом другой, может, слишком нервно, шаря рукой по стене в поисках выключателя. Люминесцентная лампа замигала и засветила ровным светом. Я инстинктивно поднял кочергу, но сразу увидел, что старинная кухня пуста, и опустил ее.
Дэвид Уильямс приезжает на остров Уайт ремонтировать старый викторианский особняк Фортифут-хаус, надеясь оправиться после неприятного развода с женой. Но в первую же ночь он слышит какие-то громкие шорохи на чердаке, днем видит призраки давно умерших людей у заброшенной часовни поблизости, а потом выясняет, что у местных жителей Фортифут-хаус пользуется дурной славой: вот уже целый век он связан с исчезновением детей по всей округе и с легендой о страшном чудовище по имени Бурый Дженкин. Только это не обычная история с привидениями.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Люди самых разных профессий и убеждений — врач, экстрасенс-шарлатан и индийский шаман — объединяются для исследования очень необычного феномена. У пациентки одной из частных клиник на голове с удивительной скоростью вырастает новообразование, которое, если верить рентгеновским снимкам, является человеческим зародышем. Если верить чудаковатому шаману-индейцу, случилось ужасное — древний злой дух реинкарнировался в новом теле, и темные силы, которые высвободятся на волю при его рождении, могут поставить под угрозу существование человечества…
За каждую наркоманку, умершую в своей лачуге, полной мусора, должна быть сорвана роза, цветущая в роскоши. Справедливость — просто справедливость. И кто-то должен за этим следить. Кто-то должен поддерживать равновесие…Еще один рассказ из лучшей антологии «эротических ужасов».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Джон живет в приемной семье, и вскоре мальчик узнает что его дом хранит древнюю тайну, и ключ к ней — ковер на чердаке, ковер из волчьей шкуры…