Парфюмер Будды - [14]

– Изумительный вкус, – сказал Ву, кинув сладость в рот.

Чунь достал из коробочки вторую конфету для себя. При двух жующих мужчинах комната вскоре наполнилась тошнотворным запахом. Се с трудом подавил рвотный позыв.

– Ваше посещение студии большая честь для нас, – уважительно произнес Ву.

Се не хотелось рассказывать профессору Ву о прошлом. Лучше промолчать, чем рисковать. Над Се довлела кармическая ответственность. Любое привлечение внимания к себе, кроме успехов в рисовании, могло уничтожить все надежды на достижение цели. Но Ву был проницательный и мудрый. Он знал, что юноша скрывает страшную тайну, угнетающую его.

– Профессор Ву также говорил, что твоя работа завоевала первый приз в конкурсе выпускников, – произнес Чунь, пережевывая конфету. – Поздравляю.

Се кивнул, не поднимая глаз, словно смущенный похвалой.

– Благодарю вас.

– Ты по-прежнему доволен своими занятиями в институте искусств?

Вечный вопрос. Вечно неизменный ответ.

– Да, я всем очень доволен.

– Природа – замечательный предмет для постижения, – сказал Чунь.

– Рад, что вам нравится, – Се выбрал эту специализацию именно за ее нейтральность. Никого никогда нельзя обвинить в неблагонадежности за рисование гор, рек и облаков. А стихам, украшавшим его работы, были сотни лет.

Несмотря на то что прославление государства все еще поощрялось, за последнее десятилетие появились критически настроенные художники, которые даже имели успех. Наиболее экстремальные из них, создающие сексуально откровенные работы или открыто критикующие решения правительства, теперь признавались как часть китайского культурного истеблишмента и даже занимали посты в университетах. Но, несмотря на эти изменения, Се не мог позволить себе вызывать подозрения и воздерживался от политических намеков.

Или так лишь казалось.

– Профессор Ву еще сказал мне, что ты один из четырех выпускников, чьи работы отобраны для выставки в Европе. Это большая честь. Мы все тобой гордимся.

Се выразил еще одну благодарность.

Чунь вздохнул.

– Это все? Спасибо?

Се знал, что его молчаливость раздражала пекинского наставника, но если молчишь, то не можешь сказать ничего предосудительного. Или почти ничего. С тех пор, как Се попал в детский дом, он говорил очень мало.

Почувствовав запах дыма, Се подумал: зачем монахи зажгли жертвенные костры задолго до заката? Но, несмотря на желание разобраться, он не сдвинулся с места. Шестилетний мальчик, которого тогда звали Доржи, проживал в монастыре Цечен Дамчос Линг уже несколько месяцев, изучая искусство дзогчен. В сердце древнего и прямого источника мудрости царила дисциплина. Доржи медитировал. Ничто не должно было отвлекать его.

Но он не мог не слышать криков и бегущих ног.

– Доржи, иди за мной, – в дверях внезапно появился Рибур Ринпоче. – Быстро. Монастырь горит.

В коридоре было много дыма, пахнущего горелой резиной. Так пахло топливо. Огонь охватил стойла яков, как они теперь согреются зимой?

Снаружи Ринпоче усадил Доржи под деревом, окутанным снегом, и велел ученику держаться подальше от горящего здания.

– Это опасно, ты можешь быть ранен. Понятно?

Доржи кивнул.

– Если боишься, то повторяй мантру и медитируй.

Эти слова стали последними, перед тем как он убежал обратно к монахам, пытаясь спасти святилище, вековые рисунки танка, священные реликвии и редкие картины.

Ом мани падме хум.

Доржи повторял и повторял мантру, но она не помогала. Огонь поглотил крышу монастыря и добрался до священной Горы Кайлаш. Что происходило внутри монастыря? Прав ли Ринпоче? Почему он не выходил?

Потом рот Доржи зажала чья-то рука. Чьи-то пальцы сдавили его поясницу. Он попытался крикнуть, но губы накрыла чья-то ладонь. Он стал брыкаться, чтобы освободиться, но мужчина держал его слишком сильно.

– Мы спасаем тебя из огня, глупышка. Перестань сопротивляться.

Чунь и остальные верили, что пожар, жертвоприношение его учителей и последующее «спасение» мальчика, а именно так они называли похищение, травмировало его, и он почти онемел.

Они дали ему новое имя и спрятали в приюте под Пекином, но Се все знал. Однако ему было удобнее, чтобы они оставались при своем мнении.

Чунь пытался вызвать мальчика на разговор, предупреждая, что если он будет молчать, то никогда не женится и у него не будет детей. Угрозы не пугали Се, Ринпоче в Тибете предупредил его, что ему предназначена необычная судьба.

Теперь голос Чуня вернул Се в реальность.

– Профессор Ву сделал официальный запрос, чтобы тебе позволили съездить в Европу на выставку вместе с другими художниками. Именно поэтому я здесь. Чтобы поговорить с тобой об этом. Ты этого хочешь?

Се даже не моргнул, лицо его казалось совершенно безучастным, он продолжал смотреть на рисунок. Он обмакнул кисть в чернила и небрежным движением провел линию, изобразившую половину иероглифа. Дух буквы был подобен птице, летящей высоко над горами. Се знал, что Чунь ждет его ответа. Долго молчать было нельзя. Когда Чунь нервничал, то начинал злиться, а Се не хотел навлекать на себя его гнев.

– Если мое правительство хочет, чтобы я поехал, то буду рад.

Чунь улыбнулся. Предложение из десяти слов от Се было подобно поэме в устах другого человека. Словно в награду он достал из красного целлофанового пакета еще одну рисовую конфету и положил ее себе в рот, предложив по конфетке профессору Ву и Се, который принял ее с тихой благодарностью и положил на табурет.