Паразиты - [36]

* * *

Кирпич, кусая губы, метался по однокомнатной холостяцкой квартире, принадлежавшей Обрезу, как тигр в клетке, приговаривая:

— Падлы! Ну падлы! Сделали нас, как мокрых щенков! Не ожидал!..

Три дня минуло с того неудачного для Кирпича и трагического для большинства его дружков нападения на лабораторию Браслета, и все это время Кирпич никак не мог успокоиться. Он закрывал глаза и как наяву видел перед собой оскаленные злобные морды не то людей, не то волков, бегущих за его спиной. Вот-вот они настигнут его, бросятся ему на спину, вцепятся в затылок, перегрызут горло…

— А-а, дьявол! — И Кирпич снова принимался бегать из угла в угол по комнате, где на кровати лежал Обрез.

Если бы Обрез или кто-нибудь другой спросил сейчас Кирпича о том, как им удалось вырваться и уйти от боевиков Браслета, устроивших засаду в помещении лаборатории, то он вряд ли бы смог ответить что-нибудь вразумительное. В его памяти это событие сохранилось какими-то урывками. Вот он вместе с Обрезом бежит по глубокому снегу, слыша посвист и смачное цоканье пуль вокруг. Вот он уже в кабине «Нивы» пытается завести мотор, но тот почему-то не заводится. А враги вот-вот настигнут, изрешетят из своих автоматов. Вдруг (о счастье!) мотор наконец затарахтел, и Кирпич, сильно надавив на педаль газа, резко рванул машину с места, сбив по дороге одного из преследователей, неосторожно выскочившего на дорогу перед самым капотом «Нивы». А погоня? Гнались ли за их машиной другие автомобили? Вот этого Кирпич никак вспомнить не мог. Была ли погоня? Нет, скорее не было. В его памяти запечатлелось только то, как он привез раненого Обреза в Талдом, остановился возле ничем не примечательной с виду пятиэтажки и помог другу добраться до квартиры на третьем этаже. Да, погони точно не было. Иначе бы он ее запомнил.

Оказавшись в безопасности, Кирпич обратил внимание, что у Обреза мокрая от крови штанина и кровь никак не останавливается.

— Тебе нужен лепила! — сказал он, обращаясь к стонавшему на койке дружку-приятелю.

— Может, в больницу? — неуверенно спросил Обрез и сам же ответил: — Нет, в больницу нельзя. Там моментально оповестят милицию. Это их обязанность. Значит, непременно оповестят.

— Факт! — подтвердил Кирпич. — А у тебя нет какого-нибудь знакомого фельдшера, чтобы язык не распускал?

— Откуда? Хотя погоди! — Обрез даже привстал на койке, застонав при этом. — Есть такой! Учились вместе в школе до пятого класса. Я потом его несколько раз встречал в винном отделе нашего магазина. Он даже мне свой номер телефона дал. Знаешь что, посмотри в столе. Там книжка записная должна валяться. Есть? Открой страницу на букву Б. Есть там фамилия Билялетдинов? Вот, это он!

— Ты в нем уверен? — еще раз спросил Кирпич.

— Да… Позвони ему. Таксофон во дворе…

Билялетдинов оказался сухощавым татарином ростом под метр девяносто. На его лице будто застыла вечная кривая ухмылка. Он и говорил как-то странно, кривя рот. Было такое впечатление, что вся правая часть лица у него парализована.

— Где же это ты наткнулся на такой «гвоздь»? — осмотрев огнестрельную рану на заднице Обреза, поинтересовался фельдшер, готовя шприц с новокаином, хирургические иглы и шовный материал. — Мне твой приятель сказал, когда звонил по телефону, что ты случайно упал со штабеля ящиков и угодил прямо этим самым местом на ржавый гвоздь… Нет? Хорошо, что этот «гвоздь» прошел навылет, а то пришлось бы тебе ползадницы отрезать… Шутка!

— Ну ты шутник! — хмуро проговорил Кирпич. — Если после твоих «экспериментов» с ним что-нибудь случится, то не обессудь. Я тебе голову откручу.

— Серьезный у тебя приятель, как я погляжу! — скривился фельдшер. — Только меня ведь не испугаешь. Не таких видали!

Обработав рану и наложив несколько швов, фельдшер сказал:

— Твое счастье, что рана касательная, а не прободная. А то бы заживление могло очень затянуться. Нагноение там всякое и тому подобная мерзость. А ты скоро будешь бегать как ни в чем не бывало. Через неделю я зайду и швы сниму. А пока постельный режим…

— Слушай, ты вот что!.. — начал Кирпич проводить с фельдшером «разъяснительную работу», когда тот уходил.

— Понял, понял! — перебил его Билялетдинов. — Ты хочешь сказать, чтобы я не извещал милицию об этом случае… Так и быть, не извещу. Но есть одна заковыка… Деньги нужны позарез! Я сейчас временно не работаю… А у меня семья, дети.

— Сколько? — деловито спросил Кирпич.

— Я думаю, сотни три-четыре… — просительно поглядев на Кирпича, сказал фельдшер.

Кирпич полез в карман и отсчитал пять сотенных купюр в долларах, но передал фельдшеру их не все.

— Пятьсот баксов за услуги и молчание! — произнес Кирпич, давая фельдшеру только двести долларов, а остальные убирая обратно. — Еще триста получишь после снятия швов.

— Вот так бы сразу! А то все эти ненужные разговоры, запугивания… Я нем как рыба! Если раненому… то есть больному, станет хуже, то сразу мне позвоните! Всего наилучшего!

Фельдшер не соврал. К воскресенью Обрез действительно был уже на ногах. И хотя сидеть он еще опасался, ходить и лежать мог более или менее свободно, не испытывая боли.

Кирпич все эти дни в санатории не появлялся, ухаживая за приятелем. Но о разговоре с Гвоздем, происшедшем у него перед самым нападением на лабораторию Браслета, помнил хорошо. Тогда он отказался заплатить Гвоздю за сведения о даче Браслета. Теперь, пожалуй, раскошелился бы. Ведь ему так и не удалось выведать у «химиков», где находится центральный офис Браслета, а на это он очень рассчитывал, когда затевал всю эту акцию.