Парашюты на деревьях - [2]

Голос у нее звонкий, приятный. Теперь сидит рядом с другой радисткой Зиной Бардышевой. Лица ничего не выражают. Женщин по лицам прочесть никак не могу. Они всегда казались мне загадочными и непонятными. Не могу угадать, что у них на душе.

— Бьют по нас! — громко говорит Юзик, уткнувшись в окно лицом.

Я повернулся и тоже увидел, как огненные нити пронизывают густую мякоть ночного неба. Они вспыхивают и гаснут то справа, то слева откуда-то сверху, А наш «извозчик» впритирку к земле упрямо пробивается вперед.

Внизу, впереди, сверкнуло холодным белесым отливом. Это показалась Балтика. Не было оснований сомневаться, что мы не сбились с курса. Значит, отсюда, от залива Куришес-Гаф, немного юго-западнее лежит основная прусская цитадель — Кенигсберг. Первоклассная морская и сухопутная крепость. Самолет накренился, пошел на разворот, и море стеной встало за бортом, отодвинув вверх звездное небо настолько, что на мгновение оно совсем исчезло из нашего взора. На развороте «извозчик» набрал высоту. Екнуло сердце: нужно готовиться к прыжку. Назойливо замигала сигнальная лампочка, пронзительно задребезжал звонок. Мы поднялись, балансируя в качающемся самолете, построились друг за другом и с лихорадочной торопливостью спешили зацепить за трос, протянутый под потолком самолета, вытяжные фалы своих парашютов.

Инструктор держит руку на задвижке люка. Жестом призывает нас не торопиться, сосредоточиться, пока самолет еще не набрал высоту, нужную для того, чтобы парашюты успели раскрыться до приземления. Покидать самолет лучше на минимальной высоте, чтобы не занесло далеко друг от друга.

Павел Крылатых приготовился прыгать первым, я — последним.

Есть такое правило, что самый тяжелый должен оставлять самолет первым, потому что его парашют снижается быстрее, может настичь кого-либо в воздухе, а такое столкновение опасно. Но это правило не было взято во внимание, руководствовались более важными соображениями, что вытекали из поставленной каждому из нас задачи. Так вот и случилось, что мне, самому тяжелому в группе, довелось прыгать не первым, а последним. Да в конце концов опасность от нарушения такого правила была совсем ничтожной по сравнению с тем, что ждало нас внизу, на чужой земле. Я видел, как черная пасть дверей проглатывала одного за другим людей, которых свела война, нелегкая судьба разведчиков.

Когда подо мной растворился в темноте последний силуэт, преодолевая себя, я едва оторвался от вздрагивающей подножки, которая здесь, вдали от Родины, казалась последним кусочком родной земли, ускользающим из-под ног.

Некоторое время я ничего не чувствовал, ничего не слышал, кроме пронизывающего ветра, который мощно струился навстречу беспомощно падающему телу. Но вот меня властно дернуло, лямки натянулись, обжимая ноги, и, как бы за что-то зацепившись, я повис и заколебался, словно маятник.

Взор мой невольно устремился вниз, на землю. После того как парашют раскрылся, она представляет наибольшую опасность для парашютиста, хотя к ней и стремишься как к цели. А что сулит вражья земля, какой сюрприз приготовила она нам, пока мы еще беспомощно висим над нею?

Взгляд скользнул по горизонту. Вокруг ярко мерцали звезды. Ковш Малой Медведицы, который я увидел слева от себя, задрав ручку кверху, выплеснул во вселенную более половины воображаемой влаги — значит, перевалило за полночь. На мгновение показалось, что падение прекратилось и парашют остановился в необъятном воздушном океане.

Замирающий гул самолета, сделавшего второй круг для выброски груза, заставил сжаться сердце. С болью порвалась последняя невидимая нить, что еще несколько минут назад связывала с родным миром.

Справа я заметил несколько светлеющих пятен. То, наверное, прусские хутора. Под ногами чернел лес. На его фоне отчетливо выделялись купола парашютов, на которых опускались мои товарищи. Я видел, как бесследно исчезли внизу один за другим два первых парашюта. «Приземлились без обстрела», — с радостью отметил про себя и старался запомнить направление их приземления. Мельком взглянул на компас, закрепленный на левой руке, но стрелка его беспрерывно суетилась. Решил, что проще будет ориентироваться по звездам. На востоке ярко сияла Венера. Когда я вновь перевел взгляд на один из парашютов, он внезапно потерял форму и застыл неподвижно. Значит, внизу старый лес — и парашют повис на дереве. А предполагалось, что мы высадимся на мелколесье, как значилось на карте. Промелькнула мысль, что под кронами старого леса можно будет и не отыскать облюбованной звезды.

Чувствуя близость земли, я весь поджался, плотно свел ноги, чтобы не покалечиться, если попаду на сучья. Й как раз вовремя успел сделать это — тут же воздух с посвистом зашумел в ушах, и я погрузился во мрак. Надо мной громко затрещали обломанные сучья, падение прекратилось, но до земли я не достал. Внизу так густо темнело, будто там был глубокий колодец. Не пробуя освободиться от лямок, я сразу же схватился за автомат. Прислушался. Было так тихо, что в ушах отдавались тяжелые удары сердца. Быстро отстегнув рюкзак, выпускаю его из рук. Набитый до отказа боеприпасами, радиобатареями, консервами, сухарями, он тяжело шлепнулся внизу. Я прикинул: до земли не менее пяти метров. Обрезать стропы и прыгать опасно — можно поломать ноги.