Парашютисты - [19]

— Ну?

— Немца мы не просто сбили — немецкими автоматами! Это многого стоит. От своего же оружия сгинул. А! Я даже хотел ткнуть ему автомат в нос, чтоб понял…

— Ну и надо было, — перебил его Слободкин.

— Гуманность заела. Дурацкая наша, русская.

— По-гуманному можно с людьми, — вздохнула Инна. — Этот зверем пришел.

— Бить их надо, — согласился Кузя. — Убивать. Кузя снова склонился над картой:

— Кричев, Шклов, Чернигов…

— А Клинск? А Песковичи? — перебил Слободкин.

— Гомель где? — спросила Инна. — Есть Гомель?

— Гомель! — Кузя остановил черный от золы и картошки палец на пересечении узких линий. — А вот Клинск а и Песковичей что-то не видно.

Они стали вместе шарить по карте и от волнения долго не могли найти ни того, ни другого. Отыскав, успокоились.

— А в общем ощущение у меня все равно самое скверное, — вздохнул Кузя.

— Что такое!

— Не могу этого точно еще передать. Сами подумайте: карта нашей земли по-немецки заговорила уже… Я вдруг представил себе: входят они в города, меняют названия на свой лад и городов, и улиц, и площадей. И Чернигов уже не Чернигов, а Чернигоф… "Могилеф, Рогачеф, Борисоф" — тут так и написано. — Он брезгливо отбросил карту.

— Ну, это зря уже, — сказала Инна. — При чем тут карта?

— Очень даже при чем, — стоял на своем Кузя. — На цвет обратили внимание?

— На что?

— На цвет! — рассердился Кузя. — И себя и нас одной краской…

Слободкин с Инной наклонились над картой и увидели: фиолетовая муть растеклась по всей Белоруссии, до самого края листа…

— Теперь понятно? — спросил Кузя.

— Теперь — да. — Инна наподдала ногой карту, потом нагнулась, чтобы порвать ее вовсе и тем отвести душу, но Кузя остановил девушку:

— И все-таки спокойствие прежде всего. Придет время, порвем, спалим даже, чтоб клочка от нее не осталось. А сейчас…

Он взял из рук Инны карту, распрямил ее на земле, и снова черный палец его зашуршал по складкам бумаги.

— Мы вот здесь приблизительно. Или вот здесь…

— Так где же? Здесь или здесь?

— Вы меня спрашиваете? — удивился Кузя.

— Конечно. Ты за командира у нас, — ответил Слободкин.

— Глупости! Какой из меня командир? Давайте думать вместе. Главное сейчас — определиться. Какой сегодня день? Слободкин и Инна пожали плечами.

— То-то! Серьезные все вопросы. Счет верстам и дням потеряли.

Не годится так. Ну-ка прикинем. Началось в воскресенье.

— В воскресенье.

— Воскресенье — раз. Понедельник — два. Вторник — три. Среда — четыре. Четверг — пять… Так, что ли?

— У нас началось в субботу, — сказала Инна. — Я спала после дежурства, и вдруг…

— Мы все спали, но это было раннее утро воскресного дня.

— Как хотите, но у нас началось именно в субботу. В субботу поздно вечером.

— Ну ладно, не будем спорить из-за одного дня. Итак, сегодня что у нас? Пятница? Суббота? Или…

— Я не знаю, — сказала Инна. — У меня давно уже все перепуталось.

— И у меня, — сознался Слободкин.

— Честно говоря, у меня тоже, — вздохнул Кузя. — Допустим, сегодня ровно неделя.

— Суббота, значит? — спросила Инна.

— Я и так уже сбился, — осуждающе поглядел на нее Кузя. — Ну ладно, пусть будет суббота.

Они спорили еще долго, пока окончательно не перемешали все дни и числа.

— А все-таки у страха глаза велики, — вдруг мрачно сказал Кузя.

— О чем это ты? — не понял его Слободкин.

— Ни о чем, а о ком. О нас с вами. Только с перепугу можно стать такими простофилями, как мы. В деревне были?

— Были.

— Как она называется? Даже этого не узнали.

— У старика-то?

— Хотя бы.

— Да он…

— "Да он", "да он"! Чудики мы, вот и все. Придется еще раз судьбу испробовать. Так и надо таким разиням.

— Это ты кого так? — спросил Слободкин.

— Не ее же, конечно, — он сердито кивнул на Инну, — наше соображенье с тобой где?

— Да-а… простое ведь совсем дело. Я согласен идти еще раз,

— Я сам схожу, — тоном, не терпящим возражений, сказал Кузя. — И сейчас же.

— Ты с ума сошел! Сейчас — ни в коем случае!

— Нет, нет, только сейчас. Нельзя больше терять ни минуты.

Он ушел, хромая. Казалось, его не будет целую вечность. Слободкин и Инна приуныли, приготовились ждать до вечера, но случилось все по-иному. Примерно через час зашуршали сухие листья под ногами Кузи и он предстал перед глазами друзей, счастливый, сияющий.

— Собирайтесь!

— Что такое!

— Собирайтесь, вам говорят. Своих нашел!

Слободкин и Инна заспешили за Кузей. Скоро они оказались на поляне, посредине которой сидела старуха, такая же древняя, как тот старик в деревне. Перед старухой стояла корзина, полная грибов.

Подошли поближе, заговорили:

— Здравствуйте, бабушка.

Она поглядела очень спокойно, но недоверчиво, прошамкала:

— Вам кого? Своих, что ли?

— Своих, бабушка.

— А где свои-то? Своих нету давно.

— И в деревне тоже?

— И в деревне. А вы отстали? — Отстали, бабушка. Но мы догоним еще.

Старуха с сомнением оглядела их:

— Шибко идет. На колесах.

— Нам бы с вашими поговорить, с деревенскими.

Старуха помолчала, потом, как бы рассуждая сама с собой, спросила:

— Свои, значит?

— Ну конечно, свои, бабушка, — шагнула вперед Инна.

— Пойдемте со мной. Только я тихо пойду, ноги не мои совсем.

— Да и мы тихоходы, бабуся, — сказал Слободкин.

Инна взяла старуху под руку. Они пошли в самую чащу. Через каждые несколько шагов старуха останавливалась, хрипло и тяжело вздыхая. Парни тоже пользовались остановками, чтоб передохнуть.