Парашютисты: повести и рассказы - [18]

Раздался глухой удар. Ребята вскочили на ноги, побежали на этот звук. Откуда только силы взялись и куда подевалась боль в ранах! Успели вовремя; выкарабкавшийся из покореженного самолета летчик уже ковылял в сторону.

— Стой! — крикнул Кузя.

Немец остановился, повернулся всем корпуса, расстегнул кобуру пистолета, но так и замер в этой позе.

Он был ошеломлен — девчонка, двое русских солдат с немецкими автоматами.

— Рус?!

— А ну, давай оружие! — Кузя запустил руку в расстегнутую кобуру на бедре немца, извлек оттуда огромный пистолет вороненой стали и второй раз за этот день выругался.

— Ты что? — удивился Слободкин.

— Ничего. Ракетницей пугать удумал. Не на таких нарвался.

Слободкин увидел, что в руке у Кузи действительно самая обыкновенная ракетница.

Немец побагровел, сунул руку за борт комбинезона, но Кузя снова опередил его:

— Отставить!

И шваркнул затвором автомата. Летчик поднял правую руку над головой.

— Обе, обе! Цвай!

Летчик замотал головой и застонал, дотронувшись правой рукой до левой чуть выше локтя. Оказывается, левая висела у него как плеть.

— Ничего, ничего! На нас погляди. — Кузя показал немцу на бинты — свои и Слободкина: — Видишь? Чья это работа? А? Твоя, может? Говори!

Немец глядел на них со страхом и удивлением: все в бинтах, а воюют. Стоят перед ним с немецкими автоматами наперевес, говорят по-немецки. Впрочем, нет, не совсем по-немецки: от волнения Кузя все время сыпал немецкие слова вперемешку со своими, русскими:

— Руки вверх, говорят тебе! Битте, битте!

Немец по-прежнему держал высоко поднятой только одну руку.

— Обыскать его, — приказал Кузя Слободкину.

Превозмогая физическое отвращение, Слободкин начал шарить у немца в карманах, которых оказалось бесчисленное множество.

— А это уже не ракетница, — сказал он, доставая браунинг с гравировкой.

— Это именное оружие, — пояснил Кузя, — не у нас первых шкодит.

Кузя взял у Слободкина браунинг, подбросил его на ладони, спросил:

— Воевал, значит? Ланге зольдат? Говори.

Немец молчал.

— Видал? Важничает еще! Чего вы к нам приперлись, гады? Говори, последний раз спрашиваю.

Немец покачал головой, давая понять, что отвечать не намерен.

Кузя, хромая, сделал несколько шагов назад, приказал отойти Инне и Слободкину.

Фашист понял, что это значит, но пощады не запросил. Так и стоял с одной высоко поднятой правой рукой, — казалось, вот-вот крикнет: «Хайль Гитлер!» Но не крикнул. Не успел просто.

В лесной тишине автоматные выстрелы показались оглушительными. Инна даже уши зажала.

— Надо осмотреть машину.

Кузя сказал это подчеркнуто спокойно и деловито, словно стараясь отвлечься от происшедшего. Так же по-деловому, вникая в каждую мелочь, он обошел со всех сторон сбитый самолет, забрался в кабину, порылся там и нашел планшет, туго набитый какими-то бумагами.

— Главное богатство тут, — похлопал он по лоснящейся коже планшета и перекинул его через плечо. — Карта на карте. А сейчас…

— А сейчас, — не дал ему договорить Слободкин, — немедленно в деревню. Копать картошку.

Они повернули обратно. Голод опять погнал их. Казалось, будь деревня наводнена немцами или откажи им силы из-за ранений, их все равно уже не остановило бы это. Они бы и ползком добрались. Рассудок выключился вдруг совершенно. Один инстинкт работал.

Пока спешили к деревне, мешок потеряли. Пришлось Слободкину с Кузей снимать с себя гимнастерки. Набили их картошкой и только тогда, вконец измученные, побрели в лес.

Там парни долго отлеживались, пытаясь грызть сырую картошку. А Инна за кустами потихоньку от них собирала сухие валежины.

— Давайте все-таки распалим огонь, — сказала она, возвратясь с охапкой хвороста. — Что поделаешь. Или с голоду помрем, или повоюем еще.

Разожгли. Сухие валежины не давали дыма.

Дождаться, пока испечется картошка, не хватало терпения. Выхватывали из огня черные раскаленные картофелины и, обжигаясь, заглатывали их почти не разжевывая.

Наелись, заснули, забыв обо всем. Спали долго, никто не знал в точности, сколько. Солнце вернулось на прежнее место, когда Кузя открыл глаза. Он огляделся вокруг, поежился со сна, заговорил сам с собой:

— Одно из двух — или полчасика сыпанули только, или целые сутки отмерили.

— Полчасика, — ответил Слободкин спросонья. Кузя запустил руку в золу костра.

— Не-ет, тут не полчасиком пахнет. Все выстудило давно. Подъем, братцы!

Они выгребли из золы всю оставшуюся от вчерашнего пиршества картошку, стали есть уже не спеша, переговариваясь.

— Во-первых, надо связаться с местным населением, — рассуждал Кузя. Больной старик не в счет, он плохой нам помощник. Во-вторых, необходимо как можно скорей напасть на след бригады. После того боя, возможно, рассредоточились, но потом все равно будет общий сбор. Обязательно. Где? Все это мы разведать должны и — скорее, скорее к своим. География у нас теперь в кармане. — Кузя расстегнул кнопку планшета, в руках у него зашелестели карты всех цветов и масштабов. Он ткнул пальцем в оказавшуюся среди них политическую карту Европы и прочитал: — «Могилев, Рогачев, Борисов…» Все разобрать можно.

— Ты совсем немцем заделался, — сказал Слободкин.

— Нужда заставляет. А знаете, братцы, какое счастье я вчера испытал?