- И-и! как-кие паспорты!.. Чево там... на что мне!.. У меня паспорт господний... не надо мне этого!
Сказано было все. Все замолчали на минуту.
- Испужался я!.. - ласково глянув на дядю, проговорил Парамон, застукал ты, испужался... Думал, уж не черненький ли (так Парамон называл бесов) балует тут... ан это ты пришел... Побудь. Ладно у меня тут-то... Дай бог тебе, успокоил меня.
"Ведь подводит нас всех под обух!" - подумали мы единодушно и решительно вознегодовали на дурость Парамона...
Но главное, что охладило к нему, - это именно его безбоязненная уверенность в своей правоте. Испугайся он, засуетись, начни врать, кланяться, - мы бы поняли его. Но видя, что он ничего не делает, ни капли не боится, а просто и без всякого сомнения в себе, в своем положении и поведении продолжает верить в свое дело, - это сделало нас совершенно равнодушными к его положению: мы "не могли" понимать такой верности самому себе, она нам казалась глупостью. Посудите: пришли из полиции, разыскивают, спрашивают паспорт, а он говорит:
"мне глас был!" Вот сию минуту его "возьмут в темную", а он говорит "побудь, побудь, посиди!", точно в самом деле гостей принимает. Тут человек еле дышит, боится, как бы его не притянули к делу за то, что дал приют беспаспортному, а беспаспортный, как на грех, "ляпнул" при "самом" квартальном:
"это ты меня успокоил". Ну не разиня ли? Ну, что бы ему испугаться, заерзать "по земи", если нужно, на коленках, попросить прощения, дать взятку (наверно, припрятывает деньги-то! - внезапно осенило нас), а он болтает бог знает что, да еще без паспорта, да других подводит! Бог с ними - с этими святыми!., только беды наживешь!
Это не только взрослые и опытные думали, но и мы, дети, так широко осчастливленные Парамоном, и мы чувствовали, что бог с ними, с этими святыми: только беды наживешь!..
- Как же теперь? - тихо сказал квартальный дяде. - Ведь надо его отвести...
- Парамон Иваныч!.. - окликнул Парамона дядя.
- Что, золотой?
- Вот они говорят, нельзя, мол...
- На место жительства, - прибавил квартальный, - вас требуют.
Парамон поднял голову...
- Меня, что ли?..
- Да, - продолжал дядя, - вас требуют на место жительства...
- Ну во-от! Что мне там!
- Нельзя!.. Требуют!
- А пущай!
- Да нельзя же ведь!.. - уж с нетерпением произнес дядя.
- Чево там - нельзя... ну!..
Это неуважение к "нельзя", которое мы почитали еще в утробе матерей наших, просто взбесило всех; даже нас, детей, взбесило. "Как "пущай"? обиженно думали мы. - Начальство требует, а ты - "пущай"!"
- Что - "ну"! - обидевшись, проговорил квартальный. - Что тут "ну"? Когда требуют - так тут нечего нукать...
Парамон ничуть все-таки не испугался, а не умел понять, что ему говорят, и робко ответил:
- Ну господь тебя помилуй... Ничего! Что там!
- Опять-таки не "ничего", а требуют по этапу, домой! - произнес квартальный, мало-помалу входя в аппетит притеснения.
- По этапу, Парамон Иваныч! - пояснил дядя.
При словах "по этапу" мы опять стали все жалеть Парамона...
- Пущай! - опять ответил Парамон, ответил так, не понимая, и опять мы перестали его жалеть... Хоть бы тут-то он испугался! Или хотя бы тут-то понял, что он "ничтожество"!
- Ну, - проворно заговорил квартальный, - разговаривать тут нечего! Я должен тебя взять с собой...
- Где живешь-то? - простодушно спросил Парамон.
- Вот изволь собираться, и пойдем. Там узнаешь.
- Ох, трудненько, трудненько... пущай бы утречком прибежал! За семейку помолился бы.
- Ведь это вас в часть ведут, Парамон Иваныч! - пояснил дядя, явно негодуя на глупое предложение молиться в части.
"Часть - это вещь серьезная; должен же ты понять, что там не до твоих глупостей!" - вот что, казалось, хотел он сказать своей фразой.
- Ну что ж, эко! - отвечал Парамон. - Помолюсь, ничего... Добрый человек... Все люди, все человеки...
Говоря это, Парамон, очевидно, и не думал идти.
- Ведь сейчас надо! - опять нетерпеливо пояснял дядя.
- Ох-ох, сейчас-то!.. Чего уж? Утречком добегу...
"Что ты будешь делать с этакой дубиной!" - подумали и почувствовали все мы, не исключая и квартального.
- Ну вот что!.. - не вытерпел квартальный. - До завтра он останется здесь...
- Слышишь, Парамон Иваныч! Остаешься до завтра! - сказал дядя.
- Утречком, утречком!
- Остается под вашей ответственностью. Все, что здесь есть (квартальный указал на стены), все должно так и остаться до завтра, до моего прихода... Изволите слышать?
- Пом-милуйте!..
- Завтра будет составлен протокол... Что это, - часовня, что ли, у вас? - вновь оглядывая беседку, произнес квартальный.
- Помилуйте, господин надзиратель! Рябятишки... баловство, больше ничего!
- Сколько времени он у вас живет? Отчего вы не донесли в полицию, что у вас беспаспортный?..
- Господин надзиратель...
- Хорошо-с! Завтра все разберем... Так чтобы все как вот теперь, все чтоб осталось. Я все помню.
Надзиратель, очевидно, стоял на твердой почве, чувствовал себя легко, свободно, знал, что его дело сделано, и попирал нас всех каждым своим вопросом, каждым словом. Дядя в ответ ему испускал только полуслова "пом-ми...", "господин надзир...", опять "пом...", "будьте покойны; будддте покойны!"