Параметры риска - [7]

Все кончилось. Не более четырех секунд длился этот шквал. Ветер сразу ослаб, задув, хотя и сильно, но ровно.

— Послушай, дорогой, ты всегда так высоко прыгаешь? — обращаясь ко мне, заинтересованно спрашивает быстро пришедший в себя Сергей.

Главное дело, гляжу, летит кто-то, а крыльями не машет! — вступает торопливо Матвеев.

— А я-то сам… Я-то… — перебивая друг друга, спеша выплеснуть скопившееся напряжение, мы говорим, смеемся, острим…

А потом был дождь. Он рухнул с неба разом, словно перевернули гигантское ведро. Уже через пару минут двойные брезентовые штормовки были мокры до последней нитки, а минут через пять холодные струйки, просочившиеся сквозь свитеры, поползли по телу.

Первые гребни начинающегося шторма застучали в корму, борта, доставая мелкими брызгами до самой мачты. Скоро от холода зуб на зуб не попадал. Если мы пытались разговаривать, то на слух это напоминало работу телеграфных аппаратов. "А от пал-л-латочки мы зря от-казались!" — выстучал Сергей. "Еще бы", — застрекотал свой ответ Женька, попытался еще что-то добавить, но что, понять было уже невозможно.

Спустя час мы сообразили, что если ничего не предпринять, то весь широчайший диапазон простудных заболеваний, начиная с ОРЗ и кончая воспалением легких, нам гарантирован.

После короткого совещания, на повестке дня которого фигурировал только один вопрос: "Холод и методы борьбы с ним", — пришли к единственно приемлемому в этих условиях решению. Поставили на автопилот, то есть выставили курс, закрепили руль и паруса. Теперь, до перемены ветра, плот мог идти практически без нашего вмешательства. И, раздевшись до пояса, тело к телу, мы легли на мгновенно промокшие спальники, завернувшись в два слоя полиэтиленовой пленкой.

Всю эту бесконечную ночь делились в буквальном; смысле друг с другом теплом. Дождь лил без перерыва почти до самого утра, тупо барабаня в натянутый полиэтилен. Через каждые 30–40 минут особо «вредная» волна перехлестывалась гребнем через сооруженный из рюкзаков волнолом, скапливалась на пленке и, рано или поздно найдя в ней трещинку, стекала на нас тонкими струйками.

Спокойная вахта

Минута тянется бесконечно: словно капля воды — набухает неспешно секундами, копится, тяжелеет, срывается в небытие… И вновь заходит на очередной обо рот. Я лежу, уютно свернувшись на полуспущенной камере. О чем-то многоязычно бормочет приемник. Темнота такая, что можно, кажется, резать ее на куски и складывать штабелями.

Плот слился с морем, море — с небом. Над головой немо мерцают мириады звезд. Млечный Путь стеклярусной россыпью перерезает небосвод. Плот тихо покачивается, и, если поднять глаза, создается полная иллюзия невесомости. Такое понятие, как «горизонт», кажется забавным заблуждением человечества.

Внешний мир сузился до размеров меня самого. Я еще могу рассмотреть свое плечо, руку. Я чувствую тело: покалывание в онемевших пальцах, пульсирование крови в неудобно положенной ноге. Но почти совершенно утерял ощущение местоположения этого тела в пространстве. Во Вселенной нет ничего, только ты, чернильная темнота, звезды и «космическая» тишина.

Я лежу и думаю о том, как через три часа погружусь в нагретый спальник, как пригреюсь и как буду спать аж до полудня. И когда меня разбудят, уже будет кипеть на примусе вермишель…

Неожиданно звезды начинают куда-то скользить, падать, и я с готовностью погружаюсь в ватную подушку дремоты. Будит меня холод. Ознобом он поднимается с занемевших ног. Мокрой холодной улиткой противно ползет по спине. Я плотнее затягиваю видавшую виды штормовку, пытаюсь выдавить из тела липкий озноб. Но это приводит только к тому, что меня начинает сотрясать мелкая дрожь.

Открываю глаза. Оказывается, уже рассвело. Сквозь серую муть утреннего тумана просматриваются паруса. Сколько же я спал? Выпрастываю из-за пазухи руку и долго смотрю на часы. Прошло 35 минут. Только 35! Впереди еще почти два часа вахты…

Дербентская впадина

Двухмиллиметровый капроновый шнур, вспарывая воду, уходит в глубину. Вниз его утягивает массивная свинцовая гирька, стремящаяся согласно закону всемирного тяготения к центру земли. Но рано или поздно путь ей преградит дно. Через сколько это произойдет — вот вопрос, который интересует нас в данный момент.

— Если б моряки видели, как мы замеряем глубины, они б полопались со смеху, — замечает Матвеев.

Сошло уже метров 200. В моих руках, наколотая на металлический прут, бьется большая белая катушка.

— Придержи, — просит меня Сергей.

Я сбавляю обороты, но послабнувший было шнур вновь натягивается. Значит, гирька еще болтается на весу…

— Стоп! — командует Кромаренко. Кажется, он почувствовал рывок. — Начинаем подсчет метров.

— Вытяжка шнура минус угол сноса, итого где-то 480 метров, — Женька растягивает улыбку до самых ушей. — Это вам не цыплячьи глубины первой десяти дневки! Если верить карте, мы входим в район Дербентской впадины.

И голосом торопящегося экскурсовода извещает:

— Вы находитесь в самом опасном месте Каспийского моря. В среднем за год здесь происходит штормов больше, чем в любой другой точке моря. Тут зарегистрированы максимальные высоты волн, достигающие) 13–14 метров. До ближайшего берега… — Женька быстро пробегает по расстеленной карте циркулем, — 75 миль, то бишь 138 километров…