Парадный этаж - [3]

В третьей повести сборника, «Сады Запада», развенчивается еще одна парадная, показная сторона буржуазной жизни. На этот раз ее культурный «уголок», в который пытаются забиться немецкий музыкант Иоганнес Клаус и его жена Паула. Герой повести помнит войну, бомбежки, он не верит в прочность мирной жизни, ждет неминуемой катастрофы, и эта тема музыкальным лейтмотивом все время возникает в повести, как бы подготавливая читателя к трагическому финалу.

Название «Сады Запада» имеет и определенный символический смысл. В свое время герой повести Вольтера «Кандид» объявил, что он собирается «возделывать свой сад», уйти в свою маленькую, частную жизнь, укрыться от общественных бурь. В повести Кюртиса Иоганнес Клаус собирает гравюры с изображением садов стран Западной Европы, восхищается садами XVIII века. И его образ жизни не что иное, как попытка найти для себя такой «сад», уйти в созерцание красоты, в звуки прекрасной музыки, в любование старой культурой Европы, отгородиться от современности. Кюртис показывает, что это не только иллюзия и неосуществимая мечта, но красивый самообман. Не так уж безобиден этот эстетизм, уводящий от проблем и бурь современности в камерный мирок буржуазного индивидуализма. Писатель и здесь прибегает к своему излюбленному приему противопоставления, точнее говоря, столкновения с иной жизненной позицией. Как и в первой повести, для такого противопоставления избирается представительница молодого поколения, племянница Иоганнеса — Лисбет. Но в отличие от мисс Сарджент она выбрала иной путь, желая изменить лицо мира, — не благотворительность, а террор, примкнула к анархистски-гошистским террористическим группам, особенно страшным и кровавым в их западногерманском варианте. И это накладывает свой отпечаток на характер самого повествования. Если в «Парадном этаже» слышалась ирония, звучала явная насмешка как по отношению к алчным и циничным обитателям дворца, так и в какой-то степени в адрес беспомощной и жалкой наследницы техасских миллионов, то «Сады Запада» написаны, скорее, в духе классической трагедии, с ее неотвратимой роковой развязкой, с монологами протагонистов, утверждающих свое кредо. Не случайно большую часть повести занимает беседа Иоганнеса с Лисбет, выявляющая различие их жизненных позиций. Иоганнес весь обращен в прошлое. Хотя он не принимает современного общества, но, по сути дела, прекрасно к нему приспособился. Он хочет для себя только покоя и личных удовольствий (причем не одних духовных радостей, но и возможности посещать публичные дома). В то время как его племянница готова пожертвовать собственным комфортом, а если придется, и жизнью в надежде изменить существующий социальный порядок. Но к несчастью, она вступает на трагически неверный путь, который несет ненужную жестокость, кровь, смерть, ничего при этом не меняя в устоях самого общества.

Кюртис показывает, что оба они избрали ложный путь и оба обречены на гибель. Старшее поколение, представленное Иоганнесом, виновно в том, что, замкнувшись в своем эгоизме, в своей пассивности, дает возможность для безнаказанного торжества любого зла. Взрыв в концертном зале воспринимается как своеобразное возмездие, как расплата за нежелание что-либо менять в несправедливо устроенном обществе, за нежелание помочь молодому поколению, которое в своей жажде изменить лицо мира готово пойти на преступления.

Повесть «Сады Запада» — своего рода предупреждение, как бы сигнал об опасности, грозящей современному буржуазному обществу, если не принять каких-то срочных мер социального переустройства и нравственного перевоспитания.

Сборник затрагивает, таким образом, наиболее существенные и серьезные проблемы, стоящие сегодня перед французским обществом и перед всей Западной Европой. Писателю удалось как бы «стереть грим» с лица дряхлеющей буржуазной цивилизации Запада, обнажить ее подлинную, весьма непривлекательную личину, разоблачить ложь показного блеска «парадных этажей». Книга Кюртиса — несомненная удача автора, ценный вклад в развитие современного французского реализма, продолжающего классические традиции.

Ю. Уваров

Парадный этаж

— Дорогой мой, сказала я ему, судя по твоим словам, эта юная американка — вполне приличная особа. И уж коли ты уверяешь меня, что она тебе по душе, ты сам знаешь, как нужно поступить, дабы отвратить нависшую над нами катастрофу.

Лавиния долгим, застывшим взглядом подчеркнула драматический характер своего наказа, и Перси это позабавило, как и всякий раз, когда он обнаруживал у своей старинной приятельницы повадки профессиональной актрисы, ведь именно ею она была тридцать лет назад.

— Браво! — воскликнул он. — Воистину слова матери, сознающей свой долг. И что же он тебе ответил?

— Он ответил: «Мать, я никогда не сомневался в том, что спасение придет к нам с Запада».

Перси расхохотался. Он простер руку к высоким окнам, в стеклах которых отражалась игра лучей заходящего солнца на водной глади канала, и провозгласил:

— Курс на Запад! Право же, твой сын не лишен чувства юмора!

Лавиния сдержанно улыбнулась. Возглас, который некогда издавали на Темзе лодочники, подплывая к Вестминстерскому аббатству, воскрешал также в памяти вожделенную надежду великих мореплавателей XVI века, устремившихся на завоевание Нового Света и его сказочных сокровищ. Перси очень любил такие сравнения, такие намеки; но не следует показывать, что ты прекрасно понимаешь их или что они тебя забавляют. Лавиния была теперь слишком знатной дамой и не могла допустить, чтобы между нею и Перси установилось своего рода сообщничество, существовавшее в дни их юности, когда они оба беспечно бегали по Лондону в поисках десяти фунтов стерлингов, чтобы заплатить за квартиру, и в надежде получить приглашение на обед, чтобы не умереть с голоду. Бедняга Перси и теперь еще бегал в поисках десяти или, вернее, из-за проклятой инфляции, сотни фунтов стерлингов, а вот для Лавинии нужда в деньгах ныне выражалась в миллионах: в этом и заключалась вся разница в их положении.