Парадиз–сити - [96]

Шофер, сосредоточенно крутивший «баранку», был столь же немногословен, как и его хозяин. Казалось, Слепого Мо интересует единственная вещь на свете — процесс азартной игры: ставка, действие, выигрыш.

Впервые Слепого Мо Ло Манто увидел, когда самому ему не было и семи лет. Тогда мать впервые доверила ему поставить заработанный за день доллар на ее счастливое число — «двести тринадцать». Ему навсегда врезался в память этот момент: вот он подает слепцу сложенную записку и шепчет цифру, в точности так, как велела мать, и осторожно кладет доллар на протянутую правую ладонь. В то первое утро Ло Манто наклонился, чтобы погладить по голове бульдога, и получил в ответ недовольное рычание.

— Повезло тебе, — сказал мальчишке Слепой Мо. — Скажи спасибо, что у Малыша Мо настроение хорошее. Попробовал бы ты сделать это завтра — остался бы не только без доллара, но и без пальца.

Ту же процедуру Ло Манто проделывал на протяжении последующих семи лет. Ставка никогда не превышала доллара, и число оставалось все тем же. Разговор длился не более минуты, бульдоги становились все злее. Однако Ло Манто потихоньку привык к этому и всегда с нетерпением спешил сделать ставку. Угол Восточной 238-й улицы и Уайт-Плейнс-роуд стал для него обязательной остановкой на пути в школу. Слепой Мо нравился ему, а на рычание и лай собак, сменявшихся у его ноги, мальчик научился не обращать внимания.

Одним прекрасным весенним утром Ло Манто, возраст которого приближался уже к четырнадцати годам, сделал ставку и готов был завернуть за угол, чтобы не опоздать на первый урок. Именно тогда Слепой Мо заговорил с ним — во второй раз за все эти годы.

— Кофе любишь? — спросил он мальчика.

Ло Манто обернулся и посмотрел Слепому Мо в лицо.

— Да, — ответил он.

— Держи свой доллар, — сказал Мо. — А завтра приходи с двумя стаканами. Один — мне, другой — себе. Мне — побольше молока и четыре сахара. А себе — как хочешь. Но это только, если у тебя будет время и желание.

— Куплю по пути, — пообещал Ло Манто. — А собаке тоже чего-нибудь принести?

— Ничего ему не надо — он и так с утра бодренький, — проговорил Слепой Мо. — Воды из миски полакал, едой собачьей похрустел — и готов полностью. Это нам с тобой иной раз не помешает взбодриться.

На следующее утро Ло Манто вышел из дому на четверть часа раньше обычного, заскочил в «деликатеску» Дика, купил два стаканчика кофе и направился к углу, где в двух кварталах от продовольственной лавчонки торчал Слепой Мо. Стаканы немилосердно обжигали пальцы. Он остановился перед слепцом. Спущенный с поводка бульдог лакал холодную воду из большой синей миски, стоявшей справа от хозяина. Оставалось ждать, когда «король тотализатора» сам догадается о присутствии гостя.

— Прикажешь мне самому догадаться, какой кофе с сахаром? — спросил наконец Слепой Мо. — Или ты молчишь из деликатности — мол, оба стакана одинаковые?

— Вот этот — ваш, — протянул Ло Манто стаканчик, который держал в правой руке. — Я на всякий случай еще несколько пакетиков сахара прихватил, если вам вдруг захочется послаще.

Слепой Мо взял стаканчик, поднес к губам и одним долгим глотком выпил половину.

— В моем списке наслаждений большая чашка свежего сладкого кофе стоит на втором месте после красивой женщины. С минимальным отставанием, — наставительно добавил он, повернув к Ло Манто лицо, наполовину скрытое большими черными очками. — Ты еще мал, сравнивать пока не можешь. Так что придется тебе поверить мне на слово.

Ло Манто осторожно отхлебнул кофе и улыбнулся. Между Слепым Мо и темно-коричневым бульдогом на боку стоял деревянный ящик.

— Вы не возражаете, если я присяду? — вежливо осведомился он.

— Если Малыш Мо не возражает, то и я не против, — ответил Слепой Мо. — Не хочу только, чтобы мне делали выговоры, если ты начнешь опаздывать в школу. Я‑то уже на месте, там, где должен быть. А вот тебя ждет класс и строгая монахиня у доски.

— Не такие уж они строгие, какими притворяются, — беззаботно отмахнулся Ло Манто, опускаясь на ящик под бдительным взглядом пса. — Говорить они могут что угодно, но по глазам-то видно, что все это не всерьез.

— В мое время в школе по-другому было, — поделился воспоминаниями Слепой Мо. — Ох, до чего же злые были эти бабенки в накрахмаленных белых робах! Знал я немало мужиков, которые долгие годы отбарабанили на зоне. Так они из тюряги выходили и то не такими озлобленными, как эти чертовы монашки.

— Так вы тоже в католическую школу ходили? — несказанно удивился Ло Манто.

— А ты думал, я прямо тут, на этом углу родился? — вопросом на вопрос ответил Слепой Мо. — И я свой срок оттянул — как ты сейчас тянешь. Только запихали меня в специальную школу — не то что твоя теперешняя. Моя была для детишек, которые не могут нормально учиться, потому что не видят.

— И чему же вас там учили? — полюбопытствовал Ло Манто.

— Наши дамы проповедовали правду, — сказал Слепой Мо. — Вернее, вколачивали ее в башку. Они говорили мне, что из-за своей слепоты я не должен ожидать от окружающих ничего, кроме жалости, а это такая хреновина, с которой особенно не разжиреешь. Меня учили обходиться тем, что у меня есть, и не убиваться из-за того, чего у меня нет. Они не могли научить меня видеть, зато научили слышать. И урок этот пошел мне впрок — неплохой выигрыш мне в жизни принес.