Парадиз–сити - [39]

— Я сам пробьюсь в этой жизни, — сказал он однажды брату Джозефу, преподававшему в школе историю Америки. Именно брат Джозеф убедил администрацию в том, чтобы повышение цен на обучение не распространялось на Фелипе, который иначе не смог бы окончить четырехлетний школьный курс. — Возможно, не таким образом, как того хотелось бы вам, но я это сделаю. Я не собираюсь болтаться на улице всю жизнь, чтобы рано или поздно меня нашли мертвым на решетке канализации.

— Выходит, ты воруешь, — сделал вывод брат Джозеф. Они находились в школьном спортзале — помещении размером с большой складе полом, размеченным белыми линиями под баскетбольную площадку. — Ты берешь чужое и присваиваешь его.

— Я вынужден делать это, святой брат, — ответил Фелипе. — Мне это нравится не больше, чем вам, но только так я могу выжить. И я никогда не ворую у тех, кто беднее меня.

— Беднее тебя нет никого, Фелипе, — сказал монах. — Даже у меня в карманах больше, чем у тебя.

— Вы сами сделали этот выбор, — возразил Фелипе. — Лично я никогда не хотел быть бедным.

— Одно преступление неизменно ведет к следующему, — проговорил брат Джозеф. — Сегодня ты воруешь еду, потому что голоден, а завтра совершишь вооруженный налет на банк. На моих глазах такое происходило со многими ребятами твоего возраста. Мне сейчас сорок два года, и я устал ходить на похороны и наблюдать, как в землю зарывают парней вдвое младше меня.

— Не перегибайте палку, святой брат, а то вы уже внесли меня в список особо опасных преступников. Я могу украсть шоколадку, сэндвич, бутылку колы, вытащить из сумки у зазевавшегося парня коробку с китайской едой. Но от такого никто не умирает.

— Кстати о еде, — проговорил брат Джозеф, а его голос отразился от толстых стен пустого спортзала. — Дениз из кафетерия пожаловалась на то, что пропала одна из жареных индеек, которые привезли накануне. Тебе случайно об этом ничего не известно?

— Нет, — мотнул головой Фелипе, — но если хотите, я ее для вас отыщу.

— Я был бы тебе крайне признателен.

* * *

Фелипе вышел из пиццерии в раскаленную духоту Восточного Бронкса. На его памяти это было самое жаркое лето в городе, и он направлялся на Эйли-авеню, где шпана то и дело курочила пожарные гидранты, из которых начинала хлестать ледяная вода. Пару минут под таким холодным душем — вполне достаточно, чтобы освежиться после августовской жары. А потом он перелезет через кирпичную стену в тупике Эйли и проберется в один из вагонов метро, делающих там техническую остановку, и проведет остаток ночи, путешествуя по рельсам между Манхэттеном и Бронксом. Если повезет, ему даже может попасться вагон с кондиционером. В любом случае это будет лучше, чем большая картонная коробка, в которой Фелипе провел последние две ночи. У него до сих пор болела спина и шея от асфальта, который служил ему матрасом.

Он переходил Восточную 235-ю улицу на зеленый сигнал светофора под метромостом, когда увидел Чарли Саншайна, выходящего из «Бара и гриля у Мерфи». Правую руку он крепко прижимал к боку, а рукав его рубашки пропитался кровью. Фелипе метнулся в сторону, спрятался за огромной ржавой опорой моста, по которому в этот момент грохотал поезд, и стал наблюдать за тем, как Саншайн, шатаясь, ковыляет к поджидающей его машине. Добравшись до черного «Шевроле Катлэс», он открыл заднюю дверь и нырнул внутрь, после чего автомобиль сорвался с места и, быстро набирая скорость, влился в плотный транспортный поток, двигавшийся по направлению к скоростной автомагистрали Мейджор — Диган.

Фелипе посмотрел по сторонам, чтобы не попасть под проезжающую машину, и кинулся через дорогу к «Бару и грилю у Мерфи». Подбежав к двери бара, он распахнул ее и замер на месте, чтобы глаза привыкли к полумраку. В воздухе плавали клубы дыма и стоял тяжелый запах подгоревшего жира. Кабинки в правой части помещения были пусты, столы слева — накрыты и готовы принять первых посетителей. Ступая осторожно, чтобы не наступить на осколки разбитого бокала и лужицу виски, вылившегося из лежащей возле одного из табуретов бутылки, Фелипе медленно направился к стойке бара. Телевизор, укрепленный над баром, был включен. Транслировали игру Нью-Йоркских «Янкиз».

— Бен! — позвал Фелипе. — Бен, ты здесь?

Из-за стойки послышался приглушенный стон. Фелипе обошел стойку и увидел хозяина заведения, сидевшего на покрытом синим линолеумом полу, прямо под выдвинутым до отказа ящиком кассового аппарата, привалившись спиной к металлической двери небольшого холодильника. Бен повернул голову, и Фелипе увидел, что круглое лицо мужчины покрыто кровоподтеками и ссадинами, на бритом черепе — кровоточащие порезы, кожа местами содрана. Грудь белоснежной сорочки пропиталась кровью, которая текла так обильно, что рядом с мужчиной уже образовалась красная лужа. Ноги Бена были раскинуты, и правая — слегка подрагивала.

Фелипе кинулся к раненому, опустился на одно колено, взял его руку и прижал ее к своей груди.

— Я вызову «Скорую помощь», — сказал он. — Через пять минут ты уже будешь в больнице, а там тебя вмиг заштопают.

Бен дернулся к мальчику.

— Не надо, — тяжело дыша, проговорил он, — не надо «Скорую помощь»! Ни врачей, ни полиции! Они не помогут, да и времени нет.