Паприка - [33]

Дома Носэ проверил список одноклассников и записал в блокнот номер телефона Синохары. В последний раз они разговаривали полгода назад. Тогда Синохара приглашал Носэ на вечер-встречу выпускников. Собирались в ресторане родной деревни, ставшей теперь городом.

Синохара, унаследовавший семейное ремесло – скобяную лавку, удивился звонку Носэ и воскликнул:

– Вот так сюрприз! Как дела? Приезжай, наши будут рады встрече.

– Извини, все никак не получается выбраться,- ответил Носэ. Его неприязнь к Синохаре – обидчику из детства – улетучилась.- Хочу спросить у тебя кое о чем.

– Слушаю.

– Сколько прошло лет… после смерти Торатакэ?

– Торатакэ – чего? Носэ повысил голос:

– Ты ведь прекрасно знаешь, что мы с ним дружили. В последнее время часто о нем вспоминаю. Вот хотя бы разок сходить на его…

– Постой-постой! Ты это о чем? Торатакэ не умер. Жив-здоров. Управляет своей гостиницей.

– Что, правда? – изумился Носэ. Синохара засмеялся:

– Кто тебе сказал такую глупость, что он умер?

– Ты что, издеваешься? Разве не ты сам говорил мне об этом?

– С чего бы это я тебе говорил? Помню, звонил тебе по студенчеству, чтобы пригласить на встречу выпускников, а по ходу обмолвился, что умер Такао.

Носэ не знал, что на это ответить. Целых тридцать лет он заблуждался. Он вспомнил, что у Торатакэ имя – Такао, и они в детстве называли друг друга по именам: Такао, Торао.

– Носэ, ты, видно, что-то напутал. Носэ тихо вздохнул:

– Да, выходит, напутал.

– Торатакэ обидится, если узнает. Он все эти годы хотел с тобой увидеться.

Носэ понял: Торатакэ больше не держит на него обиды. И заблуждение о предательстве, засевшее в сознании с тех пор, как он, единственный из класса, покинул те края, уже давно перетерлось и растворилось в новых человеческих связях разношерстной компании из родной деревни его детства.

– От чего умер Такао?

– Бедняга, от столбняка.

А в памяти Носэ засело «самоубийство». Выходит, он даже не выяснил у Синохары причину смерти Такао.

Поддавшись на уговоры Синохары, Носэ пообещал приехать на следующую встречу и положил трубку. Теперь он понимал: сон намекал даже на его собственное заблуждение о смерти Торатакэ. А в облике тигра по коридору гостиницы Торатакэ блуждал не кто иной, как сам Такао Торатакэ. Носэ подумал: «Неужели в комнату вошел Такао, который ассоциировался у меня с сыном?»

Представляя встречу с Такао, Носэ мысленно перенесся в детство – и не сдержал улыбки. Захотелось хоть с кем-то поделиться радостью. Выслушать его могла одна Паприка – о встрече с ней он мечтал с их расставания. Пообещав себе, что он только поделится настроением, Носэ набрал ее домашний номер, но никто не ответил. Часы пробили полдень.

18

«Добродетель этого человека – хуже зла»,- в который раз подумал Морио Осанай, разглядывая в желтом свете настольной лампы лицо спящего Торатаро Симы. Осанай тайком прокрался в комнату отдыха директора, который – наивная душа,- укладываясь отдохнуть, не запирал ни ее, ни свой кабинет.

Нет более уязвимого человека, чем начальник без своей политики. Осанай ненавидел директора – считал, что Сима только стремится сохранять собственной покой, моля бога, чтобы ничего не стряслось. Глядя на умиротворенное, словно кем-то приласканное лицо спящего Торатаро Симы, чье стариковское зловонное дыхание напитало воздух в комнате, Осанай злился так, что его едва не трясло. «Какой он все-таки тупица! Позорище, а не психотерапевт».

Если беззащитность Симы – своего рода тщеславие, он должен получить по заслугам. А вместе с тем узнать, кому институт обязан своими бедами – ему самому, Торатаро Симе. Подвернулись случайно под руку два талантливых ученика – вот он теперь и рад, что взлетел на вершину фактически благодаря им. А теперь еще и захочет почивать на лаврах: педагог, воспитавший нобелевских лауреатов. Это с его молчаливого согласия те двое совершили свой дьявольский прорыв в науке и пренебрегают нормами этики. Сколько ни пытался Осанай говорить об этом директору, тот, глупец, его не понимал – даже не пытался. Осанай не мог простить этому человеку ни его характер, ни его добродетели – ничего.

Осанай достал из кармана МКД, который Сэйдзиро Инуи уже успел прозвать «дьявольским семенем», и, повинуясь наказам Инуи, без всяких угрызений совести вставил модуль размером с косточку мушмулы в волосы крепко спящего Симы.

Осанай выведал у Химуро конструкцию и способ управления «Дедалом» и прекрасно знал, что модуль не оснащен функцией защиты от проникновения извне. Модуль слабо, но держался за жидкие волосы Симы.

Осанай вышел из комнаты отдыха в кабинет, подсоединил к компьютеру Симы коллектор с записанными снами больных и подключил к сознанию спящего. Если директор и вправду переболел психоневрозом, на него должен легко подействовать бред шизофреников. Чтобы не навлечь никаких подозрений, симптомы у Симы должны проявляться постепенно, а для этого Осанаю предстояло поставить механизм замедленного действия, как это прежде он проделал с Нобуэ Какимото и Цумурой. Осанай вставил в дисковод флоппи со специальной программой для Симы, которую он принудил написать Химуро: она с интервалами проецировала сон больного с легкой формой шизофрении. После чего вышел из кабинета и запер дверь на ключ, который обнаружил в углу выдвижного ящика директорского стола. Дверь запиралась редко, но если сейчас это покажется кому-то странным, никто не станет поднимать шум из-за такого пустяка.