Папийон - [160]

— Я понимаю, что вы хотите сказать. И все же обязан подчиняться приказу. А, вот и грузовик. И, пожалуйста, без инцидентов.

Каждая группа женщин обняла на прощание своего подопечного, Табисай, Ненита и Негрита рыдали, целуя меня. С каждым из мужчин мы попрощались за руку, они всячески показывали, как страдают от того, что нас увозят в тюрьму.

Прощайте, люди Ирапы, чье мужество и благородство противостояло властям, чтобы защитить нас, кого вы знали всего несколько дней. Хлеб, что я ел здесь, который вы отрывали от себя, отдавая нам, стал для меня отныне символом братства, отражающим древнюю истину: «Помоги каждому, кто страдает более тебя, поделись последним с голодным, если сам владеешь хоть малостью».

Тюрьма в Эль-Дорадо

Через два часа мы достигли большой деревни, порта с претензией на город, под названием Гуирия. Префект передал нас шефу местной полиции. В полицейском участке обращались с нами хорошо, но тем не менее тщательно допросили, причем какой-то туповатый офицер, ведущий допрос, напрочь отказывался поверить в то, что прибыли мы сюда из Британской Гвианы уже свободными людьми. Мало того, когда он попросил объяснить, почему мы прибыли сюда в таком плачевном состоянии, ведь путь был не столь уж далеким, и я рассказал ему о циклоне, он заявил, что мы над ним попросту издеваемся.

— Два больших корабля, груженных бананами, потонули во время этого шторма вместе с командой, — сказал он. — И корабль, груженый бокситом. А вы будете рассказывать мне сказки, что уцелели на какой-то лодчонке, открытой всем ветрам! Кто поверит такой чепухе? Да последний дурак с базара есть этого не станет! Вы лжете! И вообще во всей этой истории есть что-то подозрительное.

— Можете проверить в Джорджтауне.

— Я не хочу, чтоб меня подняли на смех англичане!

Не знаю уж, какой доклад состряпал этот Фома Неверующий, но на следующий день нас разбудили в пять утра и, скованных одной цепью, поместили в грузовик, который отправился в неизвестном нам направлении.

Мы под охраной десятка полицейских ехали по направлению к Сьюдад-Боливару, крупному городу, являющемуся столицей штата Боливар. Грунтовая, совершенно отвратительная дорога, где нас с полицейскими отчаянно подбрасывало и трясло, словно мешки с картошкой, причем длилась эта мука ровно пять дней. Ночевали мы в грузовике, а наутро снова пускались в путь по этой выматывающей тело и душу дороге, ведущей Бог ведает куда.

Наконец, удалившись от побережья километров на тысячу, не меньше, мы достигли цели. Грузовик прибыл в Эль-Дорадо. Кругом простирались девственные тропические леса. И охрана, и арестанты были вконец измотаны.

Несколько слов об этом самом Эль-Дорадо. Некогда на эти места возлагали большие надежды Испанские конкистадоры, прознавшие, что проживающие в округе индейцы имеют золото. Им тут же пригрезилось, что здесь должны быть груды золота, ну, если не вся земля под ногами сплошь из золота, то хотя бы часть ее. Теперь же Эль-Дорадо — всего лишь навсего деревня на берегу реки, кишащей пираньями. Эти кровожадные рыбки способны сожрать человека и любое крупное животное за каких-нибудь несколько минут. Водились здесь и электрические угри, молниеносно поражающие жертву током, а затем объедающие гниющий труп до скелета. Посреди этой милой реки находился остров, а на острове — самый настоящий концентрационный лагерь.

Эта каторга-колония была самой чудовищной из всех, которые я видел в жизни. По форме территория представляла собой квадрат сто пятьдесят на сто пятьдесят метров, обнесенный проволокой под током. Человек четыреста заключенных жили здесь практически под открытым небом, от дождя их защищали несколько навесов из оцинкованного железа, где места все равно всем не хватало.

Нас ни о чем не спрашивали и в объяснения тоже не вдавались, просто втолкнули в эту клетку прямо с грузовика, шатающихся от усталости и в кандалах. Они даже не потрудились записать наши имена. Примерно через полчаса нас вызвали и дали двоим лопаты, а троим — кирки. Нас окружили пятеро солдат, вооруженных ружьями и бичами из бычьей кожи. Командовал ими капрал.

Под угрозой быть исхлестанными бичами мы поплелись к тому месту, где шли работы. Мы тут же сообразили, что тюремная охрана только и ждет, чтобы продемонстрировать силу, и что проявлять неповиновение здесь крайне опасно.

Нас заставили копать канаву вдоль дороги, идущей сквозь джунгли. Мы без лишних слов принялись за дело в стали копать, не прерываясь ни на минуту. Вокруг слышались брань и звуки жестоких ударов, которыми охранники осыпали заключенных. Уже сам факт, что нас выгнали на работу через полчаса после прибытия, показывал, какие тут царят порядки.

Выла суббота. Грязные и потные, мы приплелись после работы в лагерь.

— Эй, французы! Пятеро! Подойти сюда! — крикнул капрал, высоченный полукровка с бичом в руке.

Это чудовище отвечало за дисциплину на территории лагеря. Нам показали, где повесить гамаки — прямо под открытым небом, у ворот. Над ними, правда, оказался узенький железный навес, значит, от дождя и солнца мы будем кое-как укрыты.

Большинство заключенных были колумбийцами, остальные — венесуэльцы. Ни один из каторжных лагерей Французской Гвианы не мог сравниться с этой колонией по степени жестокости обращения. Тут бы и лошадь сдохла от побоев. Но как ни странно, почти все сидящие здесь были вполне крепки и здоровы на вид. Дело в том, что еды тут давали вдоволь, причем хорошего качества. Мы провели небольшой военный совет. И решили: если кого из наших ударит солдат, надо лечь на землю и не вставать, чего бы там они над ним ни вытворяли. Тогда этот факт обязательно дойдет до ушей офицера, и мы спросим его, на каком основании содержатся в колонии люди, не совершившие никакого преступления. Двое из наших, уже отбывшие срок Гитту и Барриер, попросят, чтобы их вернули во Францию. Затем мы решили вызвать капрала. Говорить с ним должен был я. Прозвали здесь этого монстра Негро Бланко (Белый Негр). Гитту сходил за ним. Монстр появился, со своим бичом он, похоже, никогда не расставался. Мы окружили его.