Папа сожрал меня, мать извела меня. Сказки на новый лад - [18]

— Что «не то»? — спросил Тиг.

— А не то плохая погибель от паршивого пуделя! — ответил старик.

— И страдальческие рыдания! — присовокупила старуха. — А в душе твоей — ядовитая горечь печали, которой хватит на миллион лет.

— Миллион биллионов! — подтвердил старик.

Тигу хотелось сказать, что все это глупости, ничего на такие сроки не хватит, даже — в чем он был совершенно уверен — самой Вселенной, но вместо того он спросил:

— Чего же вы от меня хотите?

— Лишь одного, — ответила старуха, — доставь нашего друга до дома и упокой его.

Все скопище взволновалось. За несколько секунд уроды свалили мешок на землю и развязали его. Тиг по одному только глухому удару, с каким упал мешок, понял, что содержит он нечто малоприятное. «Мясом набит, — подумал он. — Кто же это разгуливает ночью с мешком мяса?» Мешок лежал на земле и, казалось, притягивал тьму, однако, едва его открыли, Тиг ясно различил, что в нем, и содрогнулся, потому как никогда прежде трупов не видел — да не видел и просто тела в такой неестественной позе, какую труп принял, когда его пинками подкатили к Тигу. Мертвец лежал спиной к нему, вытянув одну руку под собой, и накрыв другой голову. Ступни и грудь его были голы, лицо отвернуто, однако по широким плечам и спине, Тиг мог сказать, что это мужчина, и мог сказать также, что джинсы на нем очень хорошие, поскольку тонко чувствовал такие вещи и умел отличить хорошие джинсы от плохих даже через улицу, даже в темноте или просто проведя ладонью по чьей-нибудь заднице.

— Возьми его и погреби в католической церкви Сосновых Холмов, а не найдешь места в церкви — так в Уиндермире, за колбасной фабрикой «Пикантная свинка», если же и там не получится, снеси в Зеленое Болото под Орло-Вистой и упокой в трясине.

— Вот оно что, — ответил Тиг, медленно садясь, а затем и вставая. — И больше вы от меня ничего не хотите?

— Ничего больше и ничего меньше.

— Тогда ладно, — сказал Тиг. — Только сначала я вам кой-чего покажу.

— И что же, Тиг О'Кейн? — спросила с чрезвычайно недружелюбной улыбкой старуха.

— А вот… что! — ответил Тиг и метнул ей в рожу прихваченный с земли апельсин. Выяснять попал, не попал, он не решился, а просто снова побежал: ловко перескочил через труп и рванул к дому. Однако не прошло и десяти секунд, как его сцапали сзади, и престарелые уроды навалились, овевая лицо Тига мерзостным нафталинным дыханьем своим, щекоча шею и щеки колкими крахмалистыми волосами. Ему показалось, что все они разом уселись на него — недолгий миг он и дышать-то не мог, — но затем стало полегче, хотя какая-то тяжесть, большая, на спине его и осталась. Уроды повскакали на ноги и отшагнули от Тига.

— Вот и ладушки! — сказала старуха. — Теперь ты готов!

Тиг лежал ничком и понемногу до него доходило, что ему взвалили на спину труп, перебросив через плечи и перекрестив у него на груди руки покойника.

— Вы что наделали? — сказал он. — Снимите его с меня.

— Ну уж нет, — ответила старуха. — Снять его можешь лишь ты один. Неси его хоронить, да поторапливайся. Не поспеешь к восходу — сильно пожалеешь!

— Снимите его с меня! — повторил Тиг и заплакал, и забился на земле, захлопал по ней руками, пытаясь сбросить бремя, однако мертвец держался за него крепко.

— Сам снимешь, — сказала старуха. — И помни мои слова. Черные слезы огромного пуделя горя! Яд в твоем сердце! Вечное жжение! В путь, Тиг О'Кейн. Ты не хотел танцевать с нами, а ночь на исходе.

— Снимите, — опять попросил Тиг, но никто ему не ответил. И оторвав взгляд от земли, он увидел, что все они сгинули, и, если б не груз на спине, решил бы, верно, что ему все это приснилось. Он медленно поднялся на колени, потом встал, труп на спине оказался очень тяжелым. Поозиравшись, Тиг никакой толпы не увидел — впрочем, уроды оставили на земле послание, сложенное из апельсиновых очистков. «Мы последим за тобой», — гласило оно.

— На помощь! — заголосил он. — Кто-нибудь, помогите! — В его ушах крик прозвучал очень громко, однако Тиг почему-то чувствовал: далеко он не разносится, — а огней своего дома среди деревьев не видел и не понимал, где искать помощь. — Я ведь даже не знаю, где эта Орло-Виста! — горестно произнес он. И увидел перед собой руку, поднявшуюся, чтобы указать направление, и не сразу сообразил, кому она принадлежит. Тиг вскрикнул и побежал, норовя убраться подальше от трупа, но снова упал и какое-то время пролежал, рыдая.

— Слезами ты меня не похоронишь, — сказал у него за спиной труп. — Вставай, идиот.

Тиг вскрикнул еще раз и попытался уползти, твердя:

— Не можешь ты со мной разговаривать! Мне и так-то худо, но разговаривать тебе не дозволено.

— А мертвецы что хотят, то и делают, — ответил труп, но затем примолк.

Тиг полежал носом в землю, отдуваясь, а после встал и пошел в сторону, указанную трупом. Поначалу продвигался он очень медленно. Труп был тяжел, ночь темна, где он, Тиг не знал — понимал только, что неподалеку от своего дома. Однако деревья казались ему чужими, а оставив их позади, он около часа, так ему представлялось, шел, не повстречав ни одного шоссе, — тянулся лишь узкий проселок, пригодный больше для лошадей, чем для машин; впрочем, идти по нему было все-таки легче, чем по рыхлой земле. Заприметь он машину — остановил бы ее, попросил о помощи, хоть и сомнительно было, чтобы кто-то притормозил ради человека с трупом на спине, каким бы красивым и привлекательным человек этот ни был. Пока он тащился по дороге, наполовину боясь, что труп заговорит снова, а наполовину надеясь, что это случится, до того ему было одиноко и страшно, Тигу пришла в голову мысль: если бы он соглашался танцевать со всеми подряд, эта ночь получилась бы куда поспокойней, но вполне возможно, что он сейчас спит и, судя по совершенной неизменчивости дороги, так оно и есть: ему уже казалось, что бредет он по ней целую вечность. «Вот и буду брести, пока не проснусь, — сказал он себе, — а если увижу ночью на танцах каких-нибудь уродов, сразу оттуда сбегу». На миг он закрыл глаза: дорога была до того однообразной, что Тиг решил — можно и не смотреть, куда ставишь ноги. И тут же его резанула боль — труп просунул руку под рубашку Тига и ущемил его сосок!