Папа большой, я маленький - [5]
— Плохо быть длинным, — жалуется папа.
— Нет, папа, коротышкам гораздо хуже. Когда помогаешь что-нибудь нести, всегда конец достаётся. А нижний край тяжелее верхнего.
— Легче всего маме: она не низкая и не высокая, — говорит папа.
— Поэтому маме и приходится делать всё остальное, — смеётся мама.
— Ну, я пошёл!
Каждое утро мы с папой уходим — он на службу, я в школу.
«Ну» он выкрикивает, когда суёт ногу в ботинок. «Я» — когда выскакивает за порог. «Пошёл» — когда бежит к остановке. До чего же папа быстро бегает! Рраз — и там.
Зато с работы он возвращается медленно-медленно.
Туда посмотрит, сюда поглядит, остановится и выпустит струйку дыма в небо. Не спешит.
— А вот и я! Возьми-ка, малыш, подарок, — сказал он на днях, придя домой.
В носовом платке что-то топорщилось.
— Разверни-ка!
— Ой! Воробей! Мама! Иди скорее, взгляни — папа воробышка принёс.
В платке, нахохлившись, сидел воробей.
— Он, кажется, ранен, — сказала мама, заглянув в платок.
— На перекрёстке нашёл, недалеко от нашей фирмы.
— Правда, папа?
— Ну да. Смотрю: лежит под деревом и подмаргивает мне: помоги, мол, дяденька, ты такой большой и сильный.
У воробышка была ранена нога. Он стал пить из тарелки, свалился прямо в воду и намок. Однако не испугался, а, наоборот, ободрился и захлопал крылышками.
— Выпусти его…
— Не надо, папа. Пусть переночует у нас. Я возьму его к себе в постель, обниму, и мы будем спать вместе.
— Нет, нет. Поместим его поближе к окну. Ты очень ворочаешься. Ещё задавать. Да и воробей тоже неспокойно спит, — сказала мама и положила воробья в картонную коробку на ворох ниток, чтобы ему было тепло.
В ту ночь я видел удивительный сон. Мы с воробышком играли в догонялки.
«Ну… я… полетел!..» — крикнул воробей и упорхнул.
Не успел я выскочить из дому, а он уже на остановке.
«Ох и шустрый воробей! Как папа», — подумал я и проснулся.
— Мама! А где воробей?
— Улетел рано утром.
— Здорово они ворочаются во сне, эти воробьи, — сказал папа. — Разбросал все нитки из коробки и улетел.
Папа засмеялся, а глаза у него были такие славные, как у воробья.
«Что большой, что маленький — никакой разницы», — подумал я.
Когда папа лежит рядом со мной на татами, мы с ним вроде бы одинаковые. Будто товарищи. Но когда папа не в духе, он совсем другой. Смотрит на меня свысока и молчит. Такой большой и непонятный.
— Я сегодня не в духе. Ничего тебе рассказывать не буду, — говорит он.
Тогда я иду к маме.
— Что это с папой? — спрашиваю я. — Вы поссорились?
— Как? Это папа тебе сказал?
— Нет, он этого не говорил.
— Тогда иди к папе и скажи, чтобы он не показывал вида, что у него плохое настроение, а то ты, мол, думаешь, что мы поссорились. Иди и скажи так.
Я иду и говорю всё это папе.
— Ясно, — говорит папа. — Иди и передай маме, что папа всё понял.
— Ну, что сказал папа? — спрашивает мама.
— Он сказал: «Понял».
Мама смеётся.
— У папы уже хорошее настроение. Иди. Теперь он расскажет тебе что-нибудь, — говорит она.
— Папа! — Я вхожу в папину комнату. Он улыбается, лёжа на татами. — Поговорим?
— Поговорим. Иди сюда, ложись рядом.
Я плюхаюсь на татами рядом с папой.
— Папа! Почему ты был не в духе?
— А мне сегодня на работе попало.
— И тебе достаётся?
— Бывает.
— От кого?
— От более важного человека, чем я.
— Есть такие?
— Сколько хочешь.
— А ты что, не очень важный?
— Не такой, как те что важнее меня.
— Но ты же можешь стать самым важным человеком.
— Ты так думаешь? Ладно, стану.
— Вот хорошо! Когда?
— А хоть сейчас.
— Прямо сейчас?
— Ну да, на твоих глазах.
— А разве так можно, папа?
— Можно, если понарошку. Если играть.
— Тогда давай поиграем.
— Ну хорошо. Я буду самым главным начальником, а ты стань на моё место.
— И что мне делать?
— Тебя будет ругать самый главный начальник.
— А я не хочу, чтобы меня ругали.
— Тогда ты никогда не сможешь занять высокий пост.
— Ну ладно, пусть ругает.
— Начинаем. Я самый главный начальник, а ты папа, которого он бранит.
Я кивнул, игра началась.
— Какой вы, однако, рассеянный! Всё делаете тяп-ляп, — сказал папа не своим голосом.
— Извините.
— Что толку в вашем извинении. Тут у вас цифра одна неверная.
— Только одна?
— Но из-за неё весь расчёт неверен. Здесь не школа. Четвёрку не поставят за одну ошибку. Сделал ошибку, получай единицу.
— Только за одну ошибку?
— Да, только за одну. — Папа сделал вид, что подкручивает усы. — Немедленно исправьте. Ошибки самому исправлять надо.
— Слушаюсь…
— Ловко это у тебя получается, — засмеялся папа. — Ну как, понравилась игра?
— Нет, не понравилась. Что хорошего, когда ругают.
И всё же мне было интересно играть с папой. На другое утро, придя в школу, я рассказал про нашу игру учителю.
— Так, так, — сказал учитель. — Ты не забывай папину игру.
— Ладно, не забуду.
— Ты ведь тоже очень рассеянный человек.
— Весь в папу.
Учитель засмеялся. Я тоже засмеялся.
— Ты папин сын. В тебе папа живёт.
— Как это?
— В тебе живёт его душа.
— А что это, душа?
— Это жизнь.
— Значит, во мне живут две жизни: папина и моя?
— Более того, в тебе живут как бы трое: ты, твой папа и твоя мама. Папа и мама помогают тебе жить.
— Правда?
— Ну да.
Я задумался. Что это учитель говорит? Непонятно. Вернувшись домой, я спросил у мамы:
