Пантера с изумрудными глазами - [2]

Многое бы отдал сейчас десятник, чтоб чудище это оказалось здесь, перед его глазами. Он бы не растерялся! Его верный меч разрубил бы гадину на сотню кусков!

Десятник поднял левую трехпалую руку… Даже с таким обрубком он был отличным бойцом, что не раз уже доказывал в схватках с шадизарским разбойничьим сбродом. Неужели он не совладал бы с какой-то клыкастой тварью? Совладал бы, справился! Вот только врожденная осторожность подвела его, ведь слышал, что в окрестностях Шадизара пропадают люди! Эх, да что теперь говорить…

…Трупы унесли, а старый воин все еще сидел на земле, покусывая травинку, и думал о том, как соизволит наказать его светлейший Эдарт. Велит закопать живьем? Или повесить? Или отрубить голову? Все равно… Он давно уже не боялся смерти. Но той твари, из-за которой он должен до срока уйти на Серые Равнины, тоже не жить! Десятник оскалил в злобной усмешке желтые неровные зубы, сжал кулаки и с видимым безразличием поднялся. Меч при нем, веревка тоже, что еще надо храброму воину? Он оглянулся на Шадизар, освещенный ярким солнцем, и решительно зашагал в другую сторону. Светлейший накажет его, но раньше он найдет мерзкую тварь и вырвет ей глаза. А там будь что будет!

* * *

Длинная череда Карпашских гор, неприветливых и хмурых, с запада отрезала Замору от Коринфии. Голые острые вершины и крутые скалы, почти сплошь отвесные, служили отличным препятствием для врага. Редкие и совсем небольшие селенья карпашских горцев дикого, невероятно злобного народца лежали посреди гор, где волей провидения располагались чудные оазисы с узкими ледяными речушками, буйной растительностью и мягкой жирной землей. Тем не менее горцы жили бедно и скудно: клочки земли не могли прокормить всех. Время от времени они спускались вниз, к равнинам предгорий, и совершали набеги на ближние деревеньки, безжалостно вырезая жителей. Но иногда те объединялись, и тогда уже горцам приходилось туго — заморанские крестьяне резали их не менее безжалостно.

Кроме горцев, в скалах обитали змеи и орлы. Этим здесь жилось привольно; люди их не трогали, а пищи было вдоволь: мыши, глупые и толстые куропатки, насекомые, — так что змей и орлов наконец расплодилось тут без числа. И они, подобно карпашским горцам, разбойничали на равнине: нападали на мелкий скот, наведывались в птичники, а порой и просто вредили, то ли из-за дурного характера, то ли со скуки.

Так и жили Карпашские горы своей собственной жизнью, совершенно отличной от прочего света; и казалось, будто не Митра-Творец создал их, а чародейство злобного Нергала. Быть может, лишь землетрясение или вселенский потоп, вроде того, в котором погибла некогда Атлантида, смогли бы нарушить привычную тишину гор…

У подножия одной из них Конан спешился и повел своего низкорослого, но крепкого и широкогрудого конька в знакомую расщелину. Там он привязал лошадь, подтащил поближе огромную охапку травы и отправился по тропинке вверх.

Сначала идти было нетрудно — тропка вилась по горе, незаметно поднимаясь все выше и выше. Но потом она исчезала среди скал, то обрывалась, то появлялась вновь, резко взмывая к вершине так, что путнику приходилось карабкаться по острым камням, проклиная все на свете и беспрестанно поминая Сета и Нергала, прародителей всякого зла. Он и карабкался, упорно и быстро, как подобает киммерийцу, с детства привычному к горам. Правда, поясницу у него ломило: вчера, улепетывая от шадизарских стражников, решивших проверить, чем занимается Ши Шелам, его приятель и скупщик краденого, Конан весь вечер и всю ночь просидел по горло в грязном вонючем озере близ города. Теперь ему казалось, будто тысячи пауков вьют паутину из его жил, а в спину, повыше копчика, вдобавок воткнули раскаленное копье.

Раздраженный болью, киммериец любое препятствие воспринимал как вызов. Временами он еле сдерживался, чтобы не пнуть камень, попавшийся на пути, однако, жалея сапоги, просто плевал на него. Грива черных спутанных волос то и дело лезла ему в глаза; он откидывал густые пряди, шипел сквозь зубы ругательства и упорно лез наверх.

Наконец тропинка выровнялась. Теперь она, почти не извиваясь, бежала вдоль череды отвесных скал, исчезая за поворотом, и вновь появлялась под ногами молодого киммерийца, когда он одолевал очередное препятствие.

За плечами Конана висел большой мешок, и был он пуст, как торба последнего шадизарского нищего. Он болтался за его спиной, и всякий раз, когда Киммерией вспоминал о нем, настроение его слегка повышалось. Скоро мешок наполнится чудесными самоцветами и золотом, которые с превеликим наслаждением Ловкач Ши Шелам, скупщик краденого, сбудет какому-нибудь заезжему купцу… Пусть по самой грабительской цене, пусть! Но и этих денег хватит, чтобы всласть поесть и попить… Хватит на две, а то и три луны… Впрочем, Конан полагал, что скорей прокутит все до последней монеты в кабаке Абулетеса за пять или шесть дней. Зато повеселиться! И девушки — а они в Шадизаре ох как хороши! — будут любить его каждую ночь. Правда, девушки дорого берут… Но он никогда не жалел денег на свои прихоти.

По молодости лет Конан не замечал, что женщины и без денег готовы подарить ему свою любовь. Его могучие плечи, огромный рост и синие, в пушистых ресницах глаза неизменно привлекали к нему внимание юных, да и не слишком юных дев. А его щедрость, само собой, покоряла их окончательно. Так что в любви он не знал отказа; правда, любовь за плату временами его утомляла.