Паноптикум - [99]

Но мне удалось пристроить младенца, отдав его выступавшей у меня необыкновенно тучной женщине по прозвищу Милочка, которая жила с вполне нормальным мужем на Брайтон-Бич. Однако через два дня она принесла девочку обратно, объяснив, что та все время жалобно плачет, и муж сказал: «либо я, либо она». Тогда-то я и понял, что природные аномалии не могут ужиться с обыкновенными людьми, те всегда будут считать их низшими существами. Я уволил Милочку прежде, чем начался новый сезон, и разработал свод правил для своих служащих. Первое правило – никаких браков. Второе – никаких детей. С короткими связями мне пришлось смириться как с исключенем, сделанным для недобросовестных служащих.

Я сидел на террасе, погрузившись в размышления. Младенец лежал в колыбели, в которой раньше одна из моих артисток держала мартышку, выдавая ее за своего ребенка, но мартышка сбежала в леса Куинса, оставив свою хозяйку без средств к существованию. Я не мог решить, что делать с навязанной мне обузой – то ли продать это, то ли отправить в какой-нибудь приют, но сомневался, что там захотят принять ребенка с физическим дефектом. Существовала больница, где я брал иногда такие экземпляры для своего музея. Они держали их под замком. Можно было подкинуть младенца им. Между тем девочка начала кашлять – мартовский воздух был холодным. Во дворе росло старое грушевое дерево, под которым я закапывал трупы животных и прочие негодные вещи. Там же могло найти вечное успокоение и это хрупкое плачущее существо. Дерево давало сладкие плоды, а выкопать яму под ним не представляло труда.

Я поднял голову и заметил красивую рыжеволосую женщину, глядевшую на меня с улицы. При виде ее кровь в моих жилах побежала быстрее.

– Ваш ребенок плачет, – сказала она. – Бедняжка.

– Может быть, вы сумеете успокоить ее? – предположил я. – У меня нет никакого опыта с детьми.

Красотка подошла, осмотрелась и, взяв девочку на руки, стала ее успокаивать.

– Только будьте осторожны, – предупредил я ее. – Это монстр.

– Такая симпатичная крошка? – рассмеялась женщина. – Не говорите глупостей.

Я указал на руки ребенка.

– Видите перепонки? Кто ее знает, может, это тюлень, а не человек.

Рыжеволосая покачала головой. Она явно была уверена в себе.

– Это знак от Бога, показывающий, что она необыкновенный ребенок.

Если бы я верил в Бога, то, наверное, решил бы, что это он прислал мне эту женщину. Ребенок с радостью принялся сосать ее грудь, а я получил полное удовольствие, наблюдая за этой сценой.

– У меня был ребенок, но умер, – объяснила женщина.

– А что, если вам взять на себя заботу об этом ребенке? – спросил я. – А заодно и обо мне?

Она посмотрела на меня прямым взглядом, понимая, что я намекаю на постель.

– Только я не потерплю никаких глупостей от прислуги, – добавил я.

– Не беспокойтесь, глупостей не будет.

– Надеюсь, – сказал я. – Иначе вы горько об этом пожалеете».

Итак, приехавшей из Франции матери, которая была красива и грациозна, носила черное, не снимала перчаток и оставила дочери в наследство нитку жемчуга, никогда не существовало. Коралия была всего лишь подкидышем. Если бы не Морин, ее, возможно, отдали бы в больничный музей или утопили в ведре и закопали под грушевым деревом. Говорят, что некоторых вещей лучше не знать. Но от того, кто говорит это, не утаивали его происхождение. Читая дневник, Коралия погружалась все глубже в прошлое, и все, что с ней происходило, из черно-белого превратилось в цветное. Серое стало красным, синим и по-весеннему зеленым. То, что она знала и чем была, обратилось в пепел. И из этого пепла возникла истина, проникавшая сквозь земляной пол вместе с корнями грушевого дерева. В 1893 году некий мужчина строгих правил взял ребенка и рыжеволосую женщину и объявил их своей собственностью.

Десять Правила любви

Я СТОЛКНУЛСЯ с Ясновидящим из Нижнего Ист-Сайда точно так же случайно, как встретил его еще мальчишкой. Когда я повернул за угол, он стоял на Ладлоу-стрит, как будто и не сходил с того места, где я впервые увидел его много лет назад. Может быть, он действительно предвидел будущее и знал, где меня найти, или же в этом виноват Нью-Йорк – огромный улей, набитый абсолютными незнакомцами, в котором ты вдруг словно попадал в родную деревню, и тебе то и дело встречались люди, знакомые с юных лет. Хочман был одет очень элегантно в соответствии с погодой – белый полотняный жилет, соломенная шляпа, белые брюки и кремовые кожаные ботинки.

Он сообщил мне, что направляется на ланч, который устраивает в его честь Рабочий союз. Недавно он помог им найти мальчишку с Украины, который самостоятельно добрался до Нью-Йорка и попал в лапы ловкого и неразборчивого в средствах бизнесмена, продававшего молодых иммигрантов на фермы Нью-Джерси, где они трудились на полях, как рабы, не получая ничего, кроме крыши над головой.

– Вы принадлежите к союзу? – спросил я с удивлением.

– Я принадлежу моему народу, – ответил он, – с кем бы я в данный момент ни находился. Если Рабочий союз хочет поблагодарить меня за добрые дела и назвать меня героем, с какой стати мне этому препятствовать? Возможно, когда-нибудь они будут чествовать и тебя. Во всяком случае, известность ты уже приобрел. Я слышал о девушке, которую ты нашел.