Панночка - [7]

Философ. Как же это растолковать, дядько? Известное уже дело, что панам подчас захочется такого, чего и самый наиграмотнейший человек не разберет!

Явтух. Да не врешь ли ты, друг Хома?

Философ. Вот на этом самом месте пусть громом так и хлопнет, если лгу! Забери свой пояс, Явтух!

Явтух. Ну, значит, ты известен святою жизнию своею и богоугодными делами.

Философ. Кто? Я? Я… святою жизнью? (Оглядывает всех.) Вы с ума сошли, ребята. Сами же вчера все вместе горилкой упились, а нынче… (Глядит на Хвеську.) Уходить ведь хотел уже, на красоту загляделся…

Явтух. Это ничего, это совместимо, вполне. Одевайте его, ребята.

Философ. Стойте! Да я, насчет святой жизни… хоть оно и непристойно сказать, ходил к булочнице против самого страстного четверга!

Явтух. Ну… верно уж недаром так назначено. Одевайте.

Одевают Философа.

Хвеська. Ой, жалко хлопчика! (Плачет.) Красивенький, погубленный! Явтух. Уйди, баба! Принеси горилки да поесть! Ну что, ребята, приуныли? До ночи еще далеко!

Хвеська уходит.

Дорош. А и то хорошо сказал, Явтух! А что ж, Явтух неплохо сказал.

Спирид. А к тому же, если ученый человек, то и… простоит как-нибудь три-то ночи!

Явтух. А что ж не простоит, простоит! Вон козак-то какой! А и не стал бы Дорош тебе свою свитку давать, если б не желал ее назад получить!

Дорош. Вот это хорошие слова! Не стал бы, друг Хома! Лучшая ведь свитка. Одна моя единственная свитка.

Явтух. А и не стал бы тебе Спирид шапку давать, если б не ждал ее назад получить.

Спирид. Нет, не стал бы. И Явтух пояса не дал бы. Он самый жадный здесь. Он уж точно не стал бы!

Философ. Простоять-то, конечно, можно, да и дело-то это в общем плевое. Гот не козак и не мужчина, кто три ночи не простоит… над гробом.

Явтух. Козак простоит.

Философ. А и простою, пожалуй!

Явтух. И простоишь.

Дорош. Хорошо!

Спирид. Так и Шептун говорил, а Шептун врать не будет, потому что он мой кум, что если б глупая Шепчиха не испугалась тогда и отдернула Панночку от своего горла, то и теперь бы жива была, и никто бы с нее кровь не выпил.

Философ. Ребята, отпустите вы меня! Ведь я сирота!

Визжат свиньи.

Явтух. Что ж, что ты сирота. Я ведь сам сирота. Вот и свиней уже режут. (Входит Хвеська с закусками.) Так что и закусим. А до ночи еще где там… Она когда еще наступит, ночь-то! (Разливает горилку.) Станет козак целый божий день тратить, чтоб об ночи думать!

Дорош. Не станет! Нет, не станет!

Спирид. Он лучше пойдет и удавится, чем станет думать.

Хвеська. Красивенький козачик получился, тоненький. Травиночка.

Философ. А что ж, можно и выпить, пожалуй! Горилка добрая у нашего пана. Что да, то да!

Визжат свиньи.

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ НОЧЬ

Церковь. Посредине черный гроб. Потемневший иконостас, почти без позолоты. Темные лики святых. Перед темными образами свечи.

Философ. А что ж! Чего тут бояться! Если по науке, то мертвец, он и есть мертвец, можно сказать, предмет лежачий и ничего больше… да и Бог не допустит! А вот хорошо, что свечек много тут. Это очень хорошо. (Прилепляет свечи ко всем иконам, становится светло. Видно, как заброшена церковь, как глухо и мрачно в ней.) Эх, жаль, что во храме Божием не можно люльку выкурить! А тепло стало, однако, это от свечек тепло (глядит на иконы.) да от глазок Младенца Иисуса… Нет, Бог не допустит, и наука против мертвецов. Все на свете во благо живому человеку, так заведено с начала веков и так будет всегда… (Сам того не понимая, ходит все ближе к гробу.) И не нужно живому заглядывать во мрак этот, пускай он кипит себе за чертой жизни, пускай ему, у него свой закон, а у земли православной… свой. И не побоюсь! И посмотрю! (Решительно направляется к гробу, но замедляет шаги.) Хотя зачем смотреть? И что смотреть в этом лице? (Но подходит к гробу и смотрит, и жмурится, схватившись за сердце.) Глядит, в самое сердце глядит, не раскрывши очей… (И еще раз глянул и опять схватился.) Нет, не нужно больше глядеть. То от горилки смущение такое… то не живое лицо, нет.

Философ отходит к крылосу, открывает книгу.

Ты во тьму провалилась, так и лежи. Ты хотела тьмы. К тому же ты теперь мертвец, тебя, конечно, зло берет, что ты не можешь шевелиться и светлого дня видеть, с живыми людьми говорить, и ходить, как будто простая девушка, и что надо тебе во мраке скрежетать с бесами, но значит так тому и быть… один в свете, а другой… во тьме. Ты сама подумай, Господь так сделал, что даже простой теплой летней ночи человек не может вынести, а ведь это даже не тьма, а лишь земной приятный сумрак, но человек не может вынести и сумрака и клонит голову, и смежает ресницы, и спит до самого утра, чтоб только утром начать жить аж до самого вечера. Один Христос может выносить мрак. Оттого у Младенца Христа глазки открытые и светлые, что он отгоняет мрак от света, вон, я же вижу, на иконе… Один Младенец и может вынести мрак, а простой человек не может… Так что выстою я эту ночь, и он мне посветит, а ты уж там сама будь, тебя туда кинуло другой волей. (Читает.) Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится. Речет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое. Бог мой, и уповаю на Него. Яко Той избавит тя от сети ловчи, и от словесе мятежна, плещма Своима осенит тя, и под криле Его надеешися: оружием обыдет тя истина Его. Не убоишися от страха… Чего бояться? Ведь она не встанет из гроба, потому что побоится слова Божия… от страха… не убоишися… Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тме преходящия, от сряща, и беса полуденнаго. Падет от страны твоея тысяща, и тма одесную тебе, к тебе же не приближится, обаче очима твоима смотриши, и воздаяние грешников узриши… Пусть лежит. Да и что я за козак, когда бы устрашился? Ведь вон же Младенец Христос, ведь он же дите, а не боится и смотрит своими глазками, и вдруг увидит, что здоровый дядько боится мертвой бабы! Тьфу! срам! чтоб перед дитем опозориться козаку! Да и… глядит же дите на меня ведь, на мне и свитка хороша, и пояс, и рубаха чистая. И смеется своими глазками мне лично, значит любит меня это дите и не даст в обиду. Ведь козак я неплохой, веселый, и уж нс хуже других живых людей, чтоб дите меня лично бросило на погибель… Мужчина я неплохой, это всякий знает, а понюхать табаку: эх, добрый табак! Славный табак! Хороший табак!