Панк-Рок: устная история - [159]

Барни Самнер:

Мы и понятия не имели о том, что Йен в таком ужасном состоянии. Он уже пытался сделать это парой месяцев ранее, но мы все же не ожидали чего-то такого. Впервые мы это поняли, когда он пришел на репетицию весь в ножевых отметинах там, где он себя резал. Он проснулся и не понимал, что с ним произошло. Он показал нам свою грудь, и там были горизонтальные ножевые порезы. Он порезал Библию и вырвал из нее все страницы.

Он делал какие-то безумные вещи, например, когда мы выступали в Rafters[289], его здорово унесло. Он начал разносить сцену, выдирал доски и швырял их в публику. Мне это показалось очень необычным! Люди начали швырять в нас бутылки, которые разбивались о сцену. Он упал на стекло и начал в нем кататься, вроде как Игги.

Еще был концерт, когда он поспорил с менеджером клуба, и, чтобы доказать свою точку зрения, он надел на голову ведро и начал нести ахинею, как Квазимодо. У Йена явно были проблемы и по его текстам это видно, но мы, честно говоря, не вслушивались в его тексты до самой его смерти.

Большую часть времени он был в порядке. Иногда случались моменты, когда он терял контроль. Но иногда все теряют терпение, не так ли? Он был очень вежливым человеком. С ним очень интересно было разговаривать, у него всегда было свое мнение, он никогда не молчал, но это не было негативом. Он не судил. Он не портил людям настроение. Он был достаточно позитивным. Думаю, болезнь все же победила. Все меняется. Сейчас очень хорошо всем известно, что у него была эпилепсия.

Сейчас все думают, будто он был очень депрессивным. Он таким и был, но лишь под конец его карьеры, когда на большинстве его фотографий он сидит с опущенной головой и небритый. Думаю, из-за этого и из-за его текстов это стало его имиджем. Но он таким не был.

The Ruts были откровением. Несколько их хит-синглов были не только великими, острыми как бритва панк-гимнами, но они еще шли в комплекте с уличной поэзией, спетой одним из величайших хриплых голосов панка — голосом Малкольма Оуэна. В 1980 году они вне всякого сомнения были самой лучшей группой на сцене. Их печальный конец стал не только персональной трагедией их харизматичного фронтмена, умершего в июле 1980 года, но и бедствием для британской панк-сцены — если бы группа выжила, они стали бы флагманами, в которых так отчаянно нуждалась сцена восьмидесятых

Энди Каноник:

На мой взгляд, The Ruts были в музыкальном отношении далеко впереди остальных. Я видел их выступление. Потрясающе.[290] Народу было под завязку, и звук был замечательным. Две недели спустя Малкольм Оуэн умер от передозировки героином. Какая потеря!

Сегс:

Смерть Малкольма не была внезапной. Печально все это. Никто из нас не торчал на героине. Кокаин — это максимум. Героин был наркотиком, который никто из нас не трогал. Один парень, тусовавшийся с нами, иногда употреблял, и Малкольм тоже позволял себе чуть-чуть. «Это скучный, тухлый наркотик», — говорили мы ему. Сейчас его употребляют повсеместно — каждый знает кого-нибудь, кто сидит на крэке или на героине. В те дни это был наркотик для рок-звезд. Малкольм тусовался с Филом Лайноттом. Фил был в ужасном состоянии.[291]

Малкольм начал нюхать понемножку. «Я знаю, что делаю», — говорил он. Я брал пример с Малкольма, но потом он начал употреблять героин внутривенно. Мы постоянно с ним ссорились из-за этого в тот год, но он стоял на своем. Он был готов отстаивать свою болезнь. Во время последнего тура у него в горле обнаружились полипы, и он обратился в больницу. Врачи сказали нашему менеджеру, что они не могли его прооперировать, пока он не слезет с иглы. Малкольм лег в госпиталь и переломался. В больнице он написал песню «Shine On Me».

Мы приходили к нему. К тому моменту группа разошлась. Я ему позвонил, когда мы распались. Малкольм расстроился. Мы были очень близки, мы любили друг друга. Это был ужасный телефонный разговор. Мы продолжали играть втроем, пока он был в госпитале. Он вернулся к жизни и сказал: «Давайте устроим прощальный концерт». Мы согласились. Малкольм был на подъеме, и у него были планы на будущее для Ruts, и мы были готовы им последовать, если он бы оставался чистым. Мы с Раффи вернулись обратно в южный Лондон, думая: «А вдруг получится снова собрать группу? Было бы здорово! Мы сможем продолжать». Мы с Раффи всю ночь не спали, хорошо повеселились.

Следующим утром нам позвонили и сказали, что Малкольм умер. Кто-то дал ему героин, он пошел и укололся. Он поставил себе то же количество порошка, которым он кололся до больницы. Он поставился в ванной и передознулся. Это было ужасно.

Мы не знали, что делать. Горе настигло меня только через пять лет. Мы продолжали выступать (как Ruts DC — группа была замечательной в музыкальном отношении, но им все же недоставало искры и фокуса Оуэна), и вспоминая то, что я писал и делал, я понимаю, что все это было пронизано горем утраты. До тех пор я был веселым и счастливым человеком. Малкольм был замечательным другом. Нам было хорошо вместе. Мы делили многие гостиничные номера, напивались, веселились. Он отлично смотрелся на сцене.

Группа двигалась в интересном направлении под конец. «Staring at the Rude Boys», «Secret Soldiers» — мы двигались в эту сторону. Это было чертовски круто: отличные тексты и голая музыка. Следующий альбом должен был быть очень интересным.