Паническая атака - [36]

Я шелестел страницами и обнаруживал доказательства, что электрошок не помог всего лишь одному человеку, папе Эрнесту. И то потому, что он до этого отравил себя дайкири и дурацкими гонками за немецкими подлодками. Надо думать, подбадривал я себя, что со времен хемингуэевских мучений врачи усовершенствовали метод и используют новые, очищенные сорта электричества.

Как бы не так, нашептывал мне опыт. Помнишь, года два назад в городе Калинове попал ты в муниципальный зубоврачебный кабинет и сам видел на станине сверлильного устройства маркировку «1957 год». Где гарантия, что в наших психушечных заведениях не стоят электрошоковые штуки тех же лет? Небось Хемингуэю, записывавшемуся в гостиницах как Лорд, сверлили голову новейшим аппаратом. Примерно 1957 года производства. Если я и в психушке попаду на технику типа калиновской, то окажусь в известном смысле на равных с Лордом.

Итак, не все еще потеряно. Последствия от электрошока совершенно смехотворные. Пациент теряет память о пяти-семи днях, предшествующих процедуре, и все. Короткое время у него будут проблемы с ориентировкой в пространстве. В какой-то степени это даже любопытно. Зато почти наверняка исчезает тяга к самоубийству. И личность в общем-то не повреждается. По крайней мере, об этом не было ни слова. То есть я смогу продолжить сочинение своих стишат.

Я вздохнул полной грудью. Открывавшаяся перспектива в общем-то радовала. Разумное электричество, под правильным давлением запущенное мне в голову, проложит новые пути в коре мозга, и зазеленеют новые листочки на стволе, на ветвях начавшего было чахнуть рассудка.

Раздался звонок в дверь. Я никого не ждал в этот час. Ленка на работе. Может, это просто такое приветствие со стороны электричества? Мол, слышало ваши великолепные мысли, до скорой встречи в положенном месте.

Это оказался сантехник. Он пощупал слезящийся кран и сказал, что ничего сделать не может, нужна бригада. Надо перекрывать стояк.

— Я заплачу, — пообещал я.

Он хмыкнул, велел оставить заявку в диспетчерской и ушел. Я сел в кресло и заплакал. Сижу истекаю, но мыслю: интересно, что это выталкивает слезы из глаз — депрессия или ипохондрия? Кто мне ответит на этот вопрос, кроме живого человека, — книга лишь выставляет на каждой странице бесчисленные отвратные намеки, такое чтение — примерка у палача: что больше подойдет тебе — дыба, игла под ноготь или… В общем, выбирай!

Просто с людьми говорить бесполезно, да и они быстро устают, отлынивают и невнимательны. Пока человек сам не заболеет, он не собеседник. Остаются врачи. Но до этого места в рассуждениях я уже доходил. Врачи все испробованы почти. Почти. Почти все, кроме тех, какие мне потребны. Не костоправ, не психотерапевт мне нужен. Психиатр. Именно у него в кармане квадратный ключик от кабинета с током здоровья. Ну что ж, значит, психушки не избежать?

Интересно, что эта жуткая в общем-то в простоте своей мысль вызвала у меня не тошноту, а облегчение. И уже через минуту я набирал телефон Саши Неверова. Он нисколечко не удивился и не выразил нездоровой озабоченности, как будто в моей просьбе посоветовать мне проверенного психаря ничего особенного не было. Саша сказал, что поскольку ни он сам, ни его родные в таких знакомствах нужды не имели (он даже не добавил «слава богу», очень деликатный человек), то он аккуратно порасспрашивает сослуживцев. Через час с небольшим я имел координаты одной очень хорошей и проверенной женщины в больнице имени Алексеева, прежде имени Кащенко. Когда я узнал, что она там работает именно в том самом санаторном отделении, где много-много лет назад я притворялся сумасшедшим, для того чтобы хоть как-то объяснить свое нежелание жениться, я понял: это судьба.

Правда, оговорился доскональный Саша, сейчас здание санаторного на ремонте, и временно Нина Ивановна служит в другом месте, но в той же больнице. И правильно: абсолютное совпадение места действия выглядело бы как драматургический прием. У меня все как в жизни.

Тогда, в 1980 году, «Шаболовской» еще не было, теперь же — есть, и это удобно. 26-й трамвай попетлял между цементными заборами. Вон там должна быть речка, а от остановки круто вверх. Вошел я в ворота больницы без особого волнения. Что ж, раз я не могу справиться сам, надо попить таблетки, двадцать лет назад не пил, а теперь попью. Нет в этом ничего ни стыдного, ни особенного, то есть вообще ничего такого. Где-то прочитал, что в Штатах врачи ежегодно выписывают триста миллионов рецептов на антидепрессанты. Можно себе представить, какое мощное химическое обеспечение стоит за знаменитой белозубой улыбкой первой нации планеты.

Пройдя ворота, миновав закрытый наглухо ларек с надписью на боку: «Крылышко, бедро, грудка, шейка» (наверно, эту рекламу расчлененной курицы писал Паниковский), я остановился, оглядываясь. Передо мной было несколько дорог. Я понял, что забыл — двадцать лет все-таки, — куда мне теперь, и спросил у проходящего мимо белого халата, как добраться до санаторного отделения.

— Са-аторное на ремонте, — сказал он, как будто название отделения происходило от слова «сатори».