— Простите, Елизавета Николаевна, — проговорил он глухо, не глядя на нее, — но я вас покидаю.
— Вам здесь плохо? — удивилась она.
— Плохо. Я не создан для того, чтобы вести растительное существование, сколачивая лавки и табуретки. Я закончил Сорбонну. Хочу и дальше учиться, жить среди людей и делать для своей родины все, что в моих силах… Я мечтал жениться на вас, усыновить вашего ребенка, увезти вас отсюда во Францию, чтобы там начать новую жизнь, но жить в Змеиной пустоши выше моих сил!
Значит, она ведет растительное существование?
И собирается похоронить себя здесь под предлогом того, что давала слово Станиславу? Вот сейчас Теодор соберется и уйдет, а она будет сидеть и успокаивать себя мыслями о том, что кто-то поедет в Англию и привезет ей оттуда сына?
Лиза сжала ладонями голову: неужели она позволит Станиславу и после смерти распоряжаться ее жизнью? Нет, она должна освободиться! Вырваться!
Стать прежней Лизой Астаховой, которая гордилась своими предками и ощущала в себе их кровь…
«Наконец-то! — хмыкнул голос, и Лиза вспомнила: это же Любава, ее дальняя прабабка. — Давай, девочка, освобождайся от пут!»
И тут же Лиза почувствовала, словно внутри ее лопнул какой-то нарыв, который закупоривал ее сосуды, и потому кровь по ним текла тонкой струйкой — ее хватало лишь на поддержание в ней жизни. Той самой, растительной, о которой сказал Теодор.
В одно мгновение кровь хлынула по жилам горячим потоком, бросила на бледные щеки розовый отсвет, мир вокруг приобрел яркие, живые краски…
— Тьерри, останьтесь еще на денек, — сказала по-французски Лиза, — я тоже люблю вас и согласна ехать с вами хоть на край света.
Он упал перед Лизой на колени и прижался лицом к ней. Она вздрогнула и почувствовала, как слабеют ее ноги. Теодору передалась ее дрожь, и он поднял на любимую женщину счастливые глаза:
— Как долго я ждал этого мгновения!
Лиза опустилась рядом с ним на ковер в небольшой комнате для гостей, рядом с ее спальней, в которую он до сего дня не смел ступить, и отдала себя его горячим, нетерпеливым рукам.
