Памятное. Книга 2. Испытание временем - [223]

Еще при жизни Брежнева иностранные деятели часто меня спрашивали:

– Что собою представляет Брежнев?

Такой вопрос ставился и перед другими членами нашего руководства во время их поездок за рубеж. Вот и приходилось давать ответы на этот, казалось бы, простой, но совсем нелегкий вопрос. Авторитет генерального секретаря все мы щадили. Но ведь многие зарубежные деятели знали положение, так как следили за тем, как он вел переговоры с руководителями других государств. Например, бывший президент Франции Жискар д’Эстен подробно изложил в печати свое впечатление о Брежневе, с моей точки зрения, даже перехлестывая через край.

Если не считать затруднений, связанных с состоянием его здоровья, то переговоры с иностранными деятелями Брежнев вел в общем достойно. Отстаивал интересы Советского Союза и предложения, с которыми он выступал во время контактов с руководителями других государств.

Связи с ведущими деятелями стран Варшавского договора у Брежнева были в общем нормальные, зачастую доверительные. Но здесь следует сказать, что при нем все же не был использован должным образом политический потенциал отношений по той же причине, о которой говорилось выше.

В ходе бесед с иностранными деятелями временами возникали ситуации, когда требовалась реакция на соответствующее заявление иностранного партнера именно со стороны Брежнева. Такая реакция явно ожидалась, но ее часто не было. А если что-то и было сказано, то неясно. Надо, однако, отметить, что переводчик Виктор Суходрев часто выручал Брежнева, особенно когда беседы происходили один на один.

Тут я должен кое в чем защитить Брежнева. Когда возникал вопрос, что предпочтительнее: изложить позицию страны устно, может быть даже с претензией на оригинальность в формулировках, или зачитать подготовленный текст с точной фиксацией нашей позиции, он не колеблясь избирал второй путь. Он дорожил точностью и, думаю, поступал правильно.

Но этот метод на разного рода внутренних совещаниях, заседаниях, собраниях фактически лишал его возможности вносить свой вклад в обсуждение соответствующего вопроса. Если он не имел подготовленного текста, то иногда просто не принимал участия в обсуждении.

К этому следует добавить, что Брежнев не обладал творческим складом ума. Хотя у него имелись незаурядные способности в организаторском плане. Все это было широко известно. Эти способности и его умение ориентироваться в кадровых вопросах оттеняли его сильную сторону. На такие темы он мог вести многочасовые беседы. Он и Хрущев в кадровых вопросах были в известном смысле антиподами. Хрущев считал необходимым постоянно переставлять людей с одного места на другое, часто создавая тем самым хаотическое положение на отдельных участках работы. Брежнев, наоборот, даже тех работников, которых в интересах дела, в интересах страны нужно было бы освободить и заменить новыми, оставлял на своих постах.

Он был чересчур восприимчив к похвалам и комплиментам в свой адрес. Совершенно не улавливал грани, отделяющей искренность от лести. Такая черта характера наносила ему большой вред.

Характерен эпизод с присвоением ему звания Маршала Советского Союза. Даже среди руководящих деятелей трудно было найти того, кто бы отнесся положительно к идее присвоения ему такого звания. Однако сам он неоднократно давал понять, что, по его мнению, такое решение отвечало бы справедливости. Даже во время проведения политбюро подходил к некоторым участникам заседания и подбрасывал эту мысль как бы между прочим. Обрамлял ее в такую форму:

– Военные меня уговаривают дать согласие на присвоение звания маршала.

Подошел как-то и ко мне. Тоже как бы в шутку, сославшись на военных, высказал эту мысль. Ответа не стал ждать и отошел. Сидевший рядом со мной министр обороны СССР Устинов посмотрел на меня и улыбнулся. Я ответил тем же. На заседании было нетрудно уйти от ответа. Но прошло совсем немного времени, и в политбюро было получено предложение коллегии Министерства обороны СССР о целесообразности присвоения Л.И. Брежневу звания Маршала Советского Союза.

Сродни этому получилось и награждение его орденом «Победы». Особенно печальным было то, что он не отдавал себе отчета в том, насколько отрицательно это воспринималось и в партии, и в народе.

Надо сказать, что в последние два-три года до кончины он фактически пребывал в нерабочем состоянии. Появлялся на несколько часов в кремлевском кабинете, но рассматривать назревшие вопросы не мог. Лишь по телефону обзванивал некоторых товарищей. Для большинства руководящих работников, особенно в центре, становилось ясным, что силы его на исходе. Не смог он укрепиться в мысли о том, что пора честно сказать о невозможности для него занимать прежнее положение, что ему лучше уйти на отдых. Вполне возможно, что, избрав именно такой путь, он мог бы еще свою жизнь и продлить.

Состояние его было таким, что даже формальное заседание политбюро с серьезным рассмотрением поставленных в повестке дня проблем было для него уже затруднительным, а то и вовсе не под силу.

Вот в такой период рано утром 10 ноября 1982 года мне позвонил Андропов и сообщил: