Памятник и праздник: этнография Дня Победы - [88]
«Образованные офицеры, воры велосипедов и часов, любители маленьких детей, дарящие им шоколад, облегчение и страх…»[39]
Однозначно негативные коннотации отражаются в таких иногда встречающихся названиях советского мемориала, как «памятник неизвестному грабителю» или даже «неизвестному отцу» (намек на массовые грабежи и изнасилования австрийских женщин советскими солдатами в первые недели оккупации). Еще одно, довольно экзотическое название мемориала — Гороховый памятник или Принц на горошине — связывает его с продовольственной помощью голодающему местному населению, оказанной командованием Красной армии в мае 1945 года. Помощь включала, помимо прочего, тысячу тонн гороха[40].
В целом в послевоенные десятилетия памятник довольно быстро утратил свое политическое значение и оказался по большей части «невидимым» в городском ландшафте, хотя и охранялся вплоть до 1960 годов.
«В отличие от социалистических стран, [памятник] стали воспринимать… не столько как провокацию, сколько как документ собственной недавней истории»[41].
В послевоенной памяти венского общества он сохранился в связи с двумя громкими преступлениями — загадочным убийством на сексуальной почве и несостоявшейся попыткой террористического акта[42]. Утром 15 апреля 1958 года в кустарнике за колоннадой было найдено тело 21-летней Илоны Фабер, которая накануне вечером возвращалась из кинотеатра на Шварценбергплац. Девушка была изнасилована и задушена. Убийство получило огромный общественный резонанс, не в последнюю очередь благодаря только что появившемуся телевидению; обсуждалась даже возможность возвращения смертной казни за сексуальные преступления. Подозреваемый был арестован и предстал перед судом, но был оправдан за недостатком улик. В августе 1962 года на пьедестале с задней стороны статуи солдата, на высоте четырех-пяти метров была найдена спортивная сумка, содержащая взрывное устройство. Хотя целью теракта был советский мемориал, улики указывали на связь организаторов с итальянской леворадикальной сценой и обострением ситуации вокруг проблемы автономии Южного Тироля. Как бы то ни было, в обеих случаях советский мемориал не был непосредственно вовлечен в разыгрывающуюся драму, а служил скорее в качестве театральных подмостков.
Возвращение советского военного мемориала в австрийский политический дискурс можно было наблюдать только после 1989 года. Частичная реполитизация мемориала произошла под влиянием падения коммунистических режимов в странах Восточной Европы, одним из проявлений которого была «зачистка символического ландшафта», т. е. демонтаж и перенос памятников, связанных с коммунистическим прошлым. События в Восточной Европе, особенно в соседних Венгрии, Польше, Чехословакии и Восточной Германии, сенсибилизировали австрийскую публику в этом отношении, а распад СССР, с которым «нейтральную» Австрию в годы Холодной войны связывали особые отношения, перечеркнул геополитическую функцию мемориала. Впервые за несколько десятилетий вопрос о его демонтаже серьезно обсуждался в австрийской прессе. За демонтаж памятника выступали прежде всего некоторые политики праворадикальной Партий свободы Австрии, которые воспроизводили в австрийском контексте столь популярный в Восточной Европе дискурс «советской оккупации». Так, лидер партии Йорг Хайдер заявил в одном из своих выступлений в 1995 году:
«В 1945 году повод для радости был не у многих… Освобождение от Гитлера еще не означало для нас свободы. Это была свобода советов, свобода изнасилований, свобода сталиных… Это не было нашей свободой»[43].
С этой точки зрения освобождение Австрии Красной армией в мае 1945 является мифом, возведенным в ранг государственной идеологии, а советский военный мемориал напоминает о десяти годах советской оккупации. Впрочем, такая политическая инструментализация — с опозданием на несколько десятилетий — травмы советской оккупации вызывает сопротивление большей части австрийской публики, усматривающей в этом релятивизацию преступлений национал-социализма и возрождение дискурса «нации-жертвы», отказывающейся от ответственности за свое прошлое.
Если рассматривать советский военный мемориал как символ Холодной войны, в которой Австрия оказалась на стороне победителей — либерального Запада, венский «бронзовый солдат» предстает скорее архитектурно-историческим курьезом. Когда-то символ геополитического триумфа Сталина, сегодня он скорее напоминает о поражении в Холодной войне и о распаде супердержавы, контролировавшей половину Европы. Маттиас Маршик в своем эссе, включенном в сборник о советском мемориале, пишет:
