Памяти Императорской русской армии - [3]

…Это было в 1886 году. Уроки в Александровском кадетском корпусе шли нормально, прерываемые каждый час короткой барабанной дробью дежурного барабанщика. Но и у преподавателей и у кадет чувствовалось какое-то нервное напряжение. Ждали Государя. Он уже был в Первом кадетском и в Николаевском корпусах и каждый день мог приехать в наш Александровский. Время между часом и тремя, когда его ждали, протекало в томительном ожидании. На уроке кто-то взволнованным голосом сказал: «Государь Император приехал». Ничего не было слышно на улице. Так же было тихо на покрытых снегом мостовых, но чуткое ухо кадет уже уловило через зал на лестнице, у кабинета директора, звук короткого электрического звонка, и кадеты догадались о его значении.

Урок прекратился. Ждали, молчали, обменивались короткими, ничего не значащими фразами. Точно какой-то ток прошел по всему громадному зданию корпуса и взвинтил детские сердца.

Тяжелая дверь приоткрылась, в ней показалось лицо дежурного штаб-офицера.

— Государь Император изволил осчастливить корпус своим приездом. Оставаться пока в классах, певчим и музыкантам спуститься после перемены в портретный зал, — торопливо сказал он. Государь еще был внизу в младшем и среднем возрастах. В зале седьмой класс занимался ружейными приемами и слышались слова команды. И вдруг хлопнула дверь, и радостно взволнованный, необычно громкий голос крикнул:

— На пле-ечо… шай на кара-ул!

Сейчас же раздался дружный ответ: «Здравия желаем, Ваше Императорское Величество».

Дверь нашего класса открылась, и, не дожидаясь команды встать, кадеты вскочили и замерли у своих скамей.

Рослая, полная величавой красоты, фигура Государя пропустила вперед Императрицу, и оба они вошли в класс.

— Здравствуйте, господа, — сказал Государь.

Императрица Мария Федоровна была много ниже Императора Александра III, но она нам не казалась маленькой. В темном платье и серебристой серой накидке, отороченной мехом, с большими добрыми глазами, она нам казалась волшебно прекрасной. Они остановились у кафедры.

— Садитесь, садитесь, — сказал Государь. — Мы послушаем ваш урок. — И он, и Государыня сели на стулья…

Когда Государь уезжал, фельдфебель строевой роты подал ему пальто, кадеты толпою выбежали на мороз на улицу и до самого Невского бежали по глубокому снегу за санями, провожая громким, ликующим «ура» Государя и Царицу и не слушая его приказа вернуться домой.

— Я рассержусь, дети, слышите, — повысил голос Государь. — Ваше Императорское Величество, позвольте, — смущенно бормотали кадеты, оборачиваясь к так буднично теперь глядевшему высокому зданию корпуса.

Это был искренний восторг, который всех захватывал и долго не проходил…

Кадеты Петербургских корпусов часто видели Государя. Они встречали его на улицах, они видели его на спектаклях учащейся молодежи, но самым торжественным днем был смотр батальона кадетских корпусов в Петергофе. Смотр начинался линейным учением батальона и заканчивался штурмом, на глазах у Государя, дачи Мурузи. Кадеты молили Бога, чтобы перед смотром было побольше дождей, чтобы никогда не просыхающая лужа у шоссе, недалеко от дачи, была наполнена водою. Они спорили за честь, на глазах у Государя и Царицы, с разбега броситься в эту лужу, расплескивая брызги, залечь по самые плечи в воде и стрелять, выпуская последние холостые патроны, а потом кинуться с громовым «ура» на дачу. Это были минуты, когда, если бы кадетам сказали, что лужа полна серной кислоты, они все равно бросились бы в нее, потому что Государь смотрел на них.

Так воспитанная молодежь являлась в бою офицерами, не боявшимися смерти.

«Братцы, — говорил раз Скобелев в тяжелую минуту боя резервной части, — я посылаю вас на смерть. Видите позицию… Взять ее нельзя… Да я брать ее и не думаю; но нужно, чтобы турки перебросили туда все свои силы, а я тем временем ударю им в центр».

«Вы дадите России победу». «Смерть ваша будет честной и славной смертью».

Громовое «ура» было ответом на эти слова, часть перестроилась и пошла умирать.

* * *

Вспоминается и мутное осеннее утро в Павловском училище на Петербургской стороне. Только что проиграл повестку горнист. За впущенными шторами моросит надоедливый петербургский дождь. Жестко лежать на соломенном матраце и подушке, набитой сеном, под жидким серым одеялом, но и вставать не хочется. Много тяжелого на душе: первая ночь в казарме, на «действительной» военной службе, смутное сознание — «прощай, воля, и на многие годы».

И вдруг раздается настойчивый, бодрый голос дежурного юнкера: «Царева рота, вставать! Встава-ать, Государева рота!»

И бодростью преисполняется сердце от радостного сознания, что отныне я «юнкер роты Его Величества».

Великим постом Государь с Императрицей приехали в училище.

Портупей-юнкер рапортовал: «Ваше Императорское Величество, в роте имени Вашего Императорского Величества все обстоит благополучно».

Рота давно неподвижно застыла, держа тяжелые пехотные берданки на караул. Ни один штык не шевелился.

Государь подошел к правофланговому юнкеру, бывшему на полголовы выше Государя.

— Никак выше меня будешь, — сказал Государь.

— Выше Вашего Императорского Величества нет во всем мире.