Память крови - [20]
Тщетно пытались Коловрат и его спутники разглядеть признаки живого. Смерть и разрушение, казалось, безвозвратно воцарились на рязанском пожарище, ничто не обещало ратникам встретить уцелевших соплеменников, и каждый из них взывал к небу, моля о пощаде к близким и покарании кровавых пришельцев.
Колокольный звон, донесшийся вдруг от Бориса и Глеба, заставил вздрогнуть и натянуть поводья.
Удар, еще удар… Звук был глухим, незнакомым, хриплым, будто предсмертный зов о помощи. Они разом поворотили коней. Против очищенной от снега и трупов паперти Борисоглебского собора стояли три бревна, связанные вместе вершинами. Между ними висел колокол, его раскачивал седобородый старик в оборванной одежде. Рядом два немолодых рязанца и мещеряк настороженно смотрели на подъезжавших всадников, не двигались с места.
Заметив Евпатия, старик шагнул и остановился, из-под руки разглядывая тех, кто торопился к нему.
Еще с седла узнал Коловрат Верилу и теперь, обняв его и опустив голову на плечо, горестно спрашивал:
— Что же это, отец, а? Как все случилось? Где люди? Неужто навеки погибла Рязань и земля наша русская?
— Плачь, воевода, — сурово, недрогнувшим голосом сказал Верила. — Потом плакать будет нельзя, не для того мы ждали тебя, Евпатий. Нет больше Рязани, но будет она! Можно убить девять русских из десяти, но ежели сохранится русский дух в десятом, то вновь возродится наша Русь. Для того я и ждал тебя, Коловрат. И ты пришел. Да свершится возмездие!
С этими словами Верила отстранил от себя Коловрата и пристально глянул в глаза воеводы.
— Мои глаза сухи, отец, — сказал Евпатий. — Я готов умереть, но прежде умрут враги.
— Рязани нужна твоя жизнь, Коловрат.
— Рязани больше нет, отец. И только смерть моя может искупить то, что не был здесь со всеми в гибельный ее час!
— Рязань — это люди, Евпатий… Город можно построить новый. А людей мы спасли, мало, правда. В лесу рязанцы, на том берегу Оки. Вот он, — Верила кивнул в сторону мещеряка, — старейшина лесного племени, принял и укрыл наших. Там мы собираем всех, кто остался жив. Вот и сюда прибыли, в колокол бьем… Может, кто покажется, придет на наш зов. И тебя я ждал, Коловрат.
Евпатий хотел спросить про Чернаву, но тут же вспомнил: рядом его ратники. Им тоже ничего неизвестно о близких. Потому заговорил о другом, что все время тревожило:
— А как же князья? Юрий Ингваревич и его братья?
— Сложили головы, князья. Еще на Рясском поле.
— Все погибли?
— Князь Олег Красный, весь израненный, достался живым врагу. Бату-хан велел лечить князя, но князь не хотел: не ему, гордому, мириться с жизнью в полоне. На счастье, оказался приставленным к Олегу Красному один половец, бывший воин хана Куштума и мой побратим, вместе из заморской неволи бежали: он уговорил князя потерпеть и дал мне знать…
— И что? — нетерпеливо спросил Коловрат. — Я готов идти, чтоб выручить его!
— Не торопись, Коловрат. Князя Олега Красного отбили наши ратники. Он в лесном городке, ослабел от ран, но бог даст — поправится. Вон мой Иван, тот совсем почти здоров.
— Сотник жив?
— Живой, что ему сделается. Где твои люди, Коловрат, и большую ль подмогу привел с Чернигова?
Коловрат насупился.
— Люди рядом, в лесу на Проне. А людей князь Мстислав дал три сотни, ну и припасов еще.
— Маловато, — вздохнул Верила. — А припасы сгодятся… Посылай за воинами, Коловрат, пусть увидят, что сталося с Рязанью. И надо прибрать здесь все. Земля крепка, морозы в силе прибавили, не будет у нас времени на христианские могилы. Соберем все останки соплеменников наших и по древнему обычаю предадим их огню. Посылай за ратниками, Коловрат, и пойдем со мной вон туда, где мы жилье спроворили на время. Там и расскажу тебе все о твоих близких, что ведаю.
Весь остаток короткого зимнего дня и весь последующий день, который пришел на смену, ратники вместе с людьми Верилы и теми, кто откликнулся на зов колокола, убирали останки соотечественников со скорбной земли Рязанской.
К концу второго дня, когда Евпатий Коловрат, не отрываясь, глядел, как складывают заледенелые трупы на бревна-поленья огромного костра, сооруженного против Успенского собора, к нему подошел черниговский воевода Климук. Он кашлянул, чтоб привлечь внимание, помолчал, потом сказал:
— Дозволь мне повернуть, Коловрат. Поспешать надо в Чернигов.
— Что так, воевода? — усмехнулся Евпатий. — Ослабел духом, забоялся брани, не увидя еще врага?
— Не гневайся, Коловрат. Не боюсь ни брани, ни смерти, а только человек я князю своему Мстиславу подневольный. Ослушания позволить не могу, потому как и дом, и родина в Чернигове. Твоих князей больше нет, ты сам теперь голова всему. Мой князь наказал дочь его, княжну Евпраксию, вызволить. Ежели хочешь знать правду, то он меня с ратниками для этой цели и посылал. Теперь, когда знаю: нет молодой княжны в живых, буду поспешать домой. Дозволь мне повернуть в Чернигов, Коловрат.
— Понимаю тебя, Климук, — сказал Евпатий. — Понимаю тебя, потому и говорю: уходи! Мы останемся мстить за пролитую кровь рязанцев, а тебе вроде как нечего делать здесь. Так, что ли?
Климук молчал, опустив голову.
— Смотри! — закричал Коловрат. — Смотри, ты русский человек!
