Память и желание. Книга 1 - [26]

А через несколько месяцев Мари решила продать дом в Приморских Альпах. Поместье вдруг стало казаться ей слишком вызывающим с его расточительной чувственностью и плодородием. Жакоб был потрясен. Все это время он мечтал о Мариэтт, нежно лелеял воспоминания о ней. Он поклялся себе, что непременно снова встретится с ней. Разве может ее муж помешать их тайным свиданиям? Жакоб умолял мать не расставаться с домом. Его усилия не увенчались успехом, и тогда он попробовал заручиться поддержкой отца. Но Робер Жардин не собирался препятствовать желанию жены. Возможно, он полагал, что если она принесет в жертву дом, который все они так любят, – то это успокоит ее совесть. Но он оказался прав лишь отчасти. После совершения этой, имевшей столь важное значение сделки Мари стала отдаленно напоминать себя прежнюю, но она никогда больше не выпускала из рук молитвенника.

Теперь, когда жизнь дома была омрачена печалью и ссорами, Жакоб особенно сблизился с одним своим одноклассником – Жаком Бреннером. Это был высокий стройный юноша, годом старше Жакоба, с постоянно падавшими на глаза соломенными густыми волосами. Он имел великолепный дар подражания. В темных холодных коридорах лицея Генриха IV или в мрачных классных комнатах с высокими потолками он с потрясающей точностью передразнивал преподавателей. Однажды Жакобу не удалось вовремя подавить усмешку, когда учитель латыни резко повернулся от доски. Объяснить причину своего смеха Жакоб тоже не мог. Поэтому его оставили после уроков и в наказание заставили двадцать пять раз проспрягать глагол «смеяться» во всех временах в отрицательной форме. Отбыв наказание, Жакоб вышел и увидел, что все это время Жак дожидался его.

И тот, и другой увлекались философией. Юноши бродили по улицам под моросящим дождем, спорили, рассуждали, смеялись. Жак прекрасно понял, почему наказали Жакоба, и, узнав, какую кару на него наложили, на следующий же день подарил другу книгу Анри Бергсона «Смех».

Они стали настоящими закадычными друзьями: темноволосый Жакоб – серьезный и любознательный – и блондин Жак – остроумный, большой мастер рифмовать стихи и любитель непристойных шуточек.

Жакоб начал часто бывать у Жака – в доме в стиле барокко с огромными железными воротами. Внутри все было отделано парчой и бархатом, в залах рядами висели в золоченых рамах портреты древних предков. Когда мальчики возвращались с занятий, по изящной витой лестнице к ним легкой походкой спускалась мать Жака, своей раскованностью и мешковатыми штанами являя поразительный контраст с чопорностью дома, хозяйкой которого она являлась. Они втроем пили чай с тостами и горячими булочками – леди Леонора была англичанкой и в своем французском доме придерживалась вкусов и обычаев, к которым привыкла с детства. Жак угощал ее шутками и сплетнями, собранными за день, и потом она уходила, оставляя друзей одних, и предупреждала только, чтобы они побольше времени уделили урокам.

После окончания занятий (Жакоб и Жак поделили первое место по успеваемости) Бреннеры пригласили Жакоба провести лето в их поместье в Бретани. Он с радостью согласился. Отец все время проводил на работе и, казалось, мало интересовался сыном. А общество матери годилось лишь для ссор. Сестра только и делала, что хихикала со своими глупыми подружками, а младший брат оставался еще ребенком, у них не могло быть никаких общих интересов. Мысль о лете, наполненном одними воспоминаниями о Мариэтт, наводила тоску.

Огромный величественный дом Бреннеров с башенками на фасаде и готическим шпилем стоял почти на берегу Атлантического океана. В поместье разводили скаковых лошадей, которых леди Леонора холила и лелеяла с особой любовью. В пасмурные туманные дни юноши носились верхом по продуваемым всеми ветрами полям, а потом падали в сырую траву и спорили, спорили: о ленинских реформах в России, о проблеме интернационализма, взвешивали все «за» и «против» пацифизма. Они беседовали и о своем будущем. Жакоб уже почти решил заняться медициной; Жак же еще не определился, он ко всему на свете относился скептически и воображал себя то именитым писателем, то финансистом, то виноделом.

Когда погода стояла ясная, они направляли лошадей в одну из песчаных бухточек, которых на берегу было великое множество. Мать Жака частенько сопровождала их в этих прогулках. Они валялись на пляже, ныряли в ледяную воду океана, мальчики с хохотом прыгали на волнах. Наступала пора завтракать, и, как по мановению волшебной палочки, появлялся слуга, приносивший холодного цыпленка под майонезом, лангустов, хрустящие огурчики, спелые томаты и сладкие черные вишни. А иногда мать Жака везла их в автомобиле в маленький отель на берегу, где они ели устриц в соусе виши, пока леди Леонора развлекала их рассказами об Англии. Она казалась Жакобу самой привлекательной женщиной, которую он когда-либо видел: тонкие изящные руки, коротко подстриженные светлые волосы, огромные серые глаза.

Через три недели к ним присоединился отец Жака – элегантный седовласый господин, намного старше своей жены. Он привез с собой сестру леди Леоноры с дочерью Селией, девушкой лет семнадцати. Жакоб не мог оторвать глаз от Селии: она являла собой точную (только юную) копию своей тетки. Особенным образом изогнутые при улыбке губы, длинные стройные ноги, коротко подстриженные светлые волосы – словом, все то же самое. Жакоб почти не открывал рта, и не только потому, что вся семья свободно общалась по-английски, тогда как он только начал осваивать этот язык. Когда Селия обращалась к Жакобу, он вспыхивал до корней волос и не мог вспомнить даже самых простых слов. Он чувствовал, что Жак смотрит на него с недоумением, и, чтобы выйти из затруднительного положения, не находил ничего лучшего, как сказать: «Очевидно, мне нужно еще подучить английский».