Память - [44]

Городская крепость тогда еще стояла. В описной книге начала XVIII века значилось, что «город был рубленой, деревянной, в нем башни 4 проезжих, 7 глухих, по мере около города и башен 571 сажень; но от бывшего в 706-м году пожару згорел, и ныне токмо значит земляная осыпь». По точной переписи, в те же петровские времена числилось в городе и посаде 2333 купца…

И несмотря на то, что полтора века спустя Торжок обошла железная дорога, он продолжал достойно держать марку обыкновенного русского города. Предреволюционные справочники свидетельствуют, что паровые мельницы Торжка мололи муки почти на миллион рублей, а его женщины-мастерицы славились на всю Россию не только серебряным и золотым шитьем по бархату и сафьяну, изготовлением отечественных туфель высшего качества, но и секретами производства замечательно крепкого кирпича, выделывать который для храмов, мостов и других важных построек их зазывали даже из очень отдаленных местностей.

– Сколько же раз этот необыкновенный городок погибал?

– Двадцать пять. Наверное, нет другого такого города на земле… Только интервенты брали его семь раз за семь веков. Осенью 1941 года произошло последнее сожжение и разорение Торжка.

Бродим по городскому саду, где уже нет никаких следов не только древнего земляного вала, но и осыпь его уже совсем «не значит». Рассматриваем скромный маленький городок, прилепившийся к берегам Тверцы, и память возвращает в давние и недавние времена… Николай Львов строил тут храмы и дома, Александр Пушкин останавливался в гостинице Федухина-Пожарского с ее знаменитыми «пожарскими» котлетами, учитель Д. И. Менделеева, отец русских химиков А. А. Воскресенский приезжал сюда хлопотать о народной школе, которую он открыл неподалеку, в родной деревне, где и упокоился навек… Вспоминаем и последнюю здешнюю битву с иноземным западным врагом, и первую, с восточным, – ту, что разразилась здесь в конце зимы 1238 года…

* * *

Дряхлеющий Субудай, давно уставший спешить, торопливо подъезжает к Торжку, щурит теряющие остроту глаза, издалека пытаясь найти самые слабые места крепости. Ему тепло в урусской овчинной одежде, собольей шапке и легкой обуви двойного собачьего меха, но болит спина. Ладно, что его верные тысячники не нуждаются даже в указке кнута, сами делают как надо привычную работу воины – равномерно расположили сотни кольцом, толпами гонят пленных урусов к темному лесу за пищей для костров и лестниц, бревнами для осады. А чья это сотня так отличилась? Урусы уже развели там большой костер, от которого тянет капающим в пламя жиром – не барана ли доставили сюда поперек седла? Барана, и успели даже взять в работу пленных, которые в одном только этом хорошем месте стучат своими топорами, делая туры и лестницы. Какой-то старый воин с длинной палкой в руке снует на коне среди них и выколачивает из этих широких спин неповоротливость презренных, ковыряющихся в земле. Очень правильно – кнута они не почувствуют через свои толстые одежды, а придет час, когда это слишком большое скопище рабов надо будет уменьшать саблями, чтобы, при всей их непонятливости, остальные мгновенно исполняли волю его, Субудая, великого воителя, который уже понял, что высоких стен над кручами не взять, а вон за тем уступом идет главная дорога в город. Там хороший отлогий подход и ворота, что будут разбиты рабами с помощью самого тяжелого здешнего бревна, утяжеленного железным урусским наконечником, следующим за Субудаем на верблюде.

Субудай подъехал к костру. Воины вскочили, склонили головы, и Субудай одобрительно кивнул им. Они совсем согнулись, а сотник, кажется, урянхаец, от почтения уменьшившийся, протянул большой кусок пахучей баранины. Субудаю полюбился здесь рыхлый сыр с тягучим соком, что урусы отбирают у лесных пчел, – от этой мягкой сладкой пищи не болит под узлом пояса и не надо жевать, а то зубы начали шататься и выпадать. Он попробовал откусить баранины, однако она была старой и полусырой. Бросил мясо в толпу телохранителей и, не оглядываясь, поехал дальше…

Полон в кольце дымов, внутри его – кольцо стен, с которых урусские стрелы не долетают до костров. Завтра самые меткие его стрелки, убивающие лебедя на лету, начнут из-за деревянных щитов посылать стрелы с зазубренными наконечниками в глаза врагов, заставят попрятаться этих медлительных урусов за бревна, и под пенье стрел и стук урусских топоров начнут расти у стен высокие туры из сырого тяжёлого дерева, что не вдруг загораются, когда сверху льется смоляной огонь.

Завтра к вечеру прибудет под охраной гвардии внук Темучина сын Джучи, в губах которого зазмеится капризное недовольство, а в глазах вспыхнет ярость, если Субудай еще не сможет доложить ему о взятии города.

– А разве не вся орда во главе с Батыем одновременно подошла к Торжку?

– Нет. Батыю незачем было спешить, имея двух таких надежных псов, и он под охраной гвардии ехал с гаремом за стремительным авангардом Субудая. Бурундай же со своим войском в это время еще шел на Сить, откуда после разгрома остатков владимирских войск и народного ополчения, чтобы не давать крюк ледовым восточным обходом, взял напрямик, по льдам попутных речек, иначе б не мог оказаться в Ширенском лесу.