Памфлеты, фельетоны, рассказы - [36]

Я оптимист и твердо верю, что общение с умными людьми поможет мне осмыслить безумие. А когда я сам достаточно обалдею, то смогу напустить на себя и бестолковость. В наши дни это тоже модно. Как я уже говорил, я хочу прослыть модернистом — современным человеком. И, следовательно, если я начну городить чушь и бессмыслицу, то, предупреждаю, виноват в этом буду не я, поскольку это и для меня будет непонятным. Да и нет надобности понимать. В абстрактной живописи и литературе понимание, смысл — проданы с молотка. Однако до того, как знакомить вас с моими неудобопонятными фразами (сознательное мышление устарело!), я кратко расскажу, чему научили меня за неделю мои мудрые учителя.

Если вы позаимствуете абзац из чьего-нибудь произведения, вас обвинят в плагиате, если же вы присвоите абзацы из нескольких произведений, вас будут превозносить как литератора-модерниста, значит, всего умнее присвоить как можно больше, ничуть не беспокоясь о том, что счет когда-нибудь будет предъявлен к оплате. Модернисту незнакомы заботы. Для него любое утро — то самое завтра, которое так заставляет волноваться некоторых людей. Жить нужно в воздушных замках, потому что к преимуществам их относятся низкая квартирная плата и право вести себя, как кретин. Вчера мне захотелось познакомиться с этой дешевой обителью. Удобный случай представился для этого, когда мой приятель — критик, покровительствующий мне, пригласил меня на открытие выставки одного известного художника.

На ней было что посмотреть. Дамы демонстрировали новые моды на головные уборы, жена Z — свои уникальные серьги, художники и рецензенты-абстракционисты — свои аккуратно расчесанные бороды, а супруга министра X — своего карликового пуделя, выходной туалет которого был сделан на заказ в Париже, в салоне мод Диора. Все были восхищены выставкой. Мероприятие увековечили на кинопленку.

После вступительной речи было подано шампанское. А затем гости стали расходиться. Я тоже собрался уходить, да мой друг критик, неприятной обязанностью которого было дать в газету рецензию на выставку, уговорил меня остаться.

— Взглянем мельком на картины, — сказал он.

— В самом деле, здесь есть картины? — удивленно спросил я.

— Двадцать работ, — сказал мой приятель.

— Представьте, а я не заметил, столько всего было выставлено напоказ. Итак, гм… картины. А это что? По-видимому, забыл кто-то из гостей, а сторож повесил на стену.

— Это самый ценный экспонат выставки, — восхищенно заметил мой друг. Посмотрим по каталогу. Называется он «Экстаз». Какой шедевр! Ты только взгляни на этот калейдоскопический сверкающий хаос. Художник окунулся в безвоздушную сферу абстрактики. Хобот слона вылезает из женского ушка, рождая иллюзию солнц, скитающихся в просторах звездных туманностей. Эта голова селедки на крышке самовара — символ неугасимой жажды жизни абстрактного движения. Змеи (прости, пожалуйста, это, как видно, кишки кашалота) напоминают бурю в кабаке, где одноглазый бык играет на трубе, а хромой ангел доит восьминогие козлы для пилки дров. Какая ослепительная дисгармония красок и форм! Черные папоротники, серая половинка яблока и клык кабана на борту космического корабля на пути в авторемонтную мастерскую.

Галлюцинации художника передают нам ощущение возбуждающего волнения. Посмотри на эти переливающиеся краски! Открытая раковина в бороде святого Петра; дуло пулемета, в котором цветет орхидея; мизинчик ноги младенца с подвешенной к нему цветной капустой. О, боже! Какое богатство в одной картине. Могу сказать тебе, что «Экстаз» — лучшая картина века. Она драматизирует, потрясает, воодушевляет, рождает мистицизм, создает ритм, подчеркивает человечность, сближает людей…

Отдышавшись, мой друг собрался продолжить анализ картины, но сторож снял шедевр со стены и, извиняясь, промолвил:

— Забыл рабочий халат, прошу, не сердитесь на мою оплошность. Надеюсь, она не испортила вашего эстетического настроения.

Но это небольшое происшествие не смутило моего приятеля. Под его руководством я познакомился с другими экспонатами выставки и невероятно поумнел. Мой друг, критик, нашел во мне послушного и старательного ученика. Он был восхищен моей непредвзятостью и смелостью и увещевал меня не терять из виду современных мастеров.

— Забудь старые догмы! Будь абсурдистом!

— Прощай, умишко! В похмелье свидимся, — ликуя ответил я, словно ребенок, заметивший, что ползунки вполне сойдут за соску.

— Как писатель будь тоже непредвзятым по примеру художников, продолжал мой друг, когда мы покидали выставку, направляясь перекусить в небольшой ресторан. — Бессмертные творения создаются только сумасшедшими и пьяницами.

— Что господам угодно? — спросил подошедший официант.

— Что-нибудь абстрактное, — сумничал я, стараясь показать себя достойным учеником. — Принесите на первое кусочек слоновьего хобота в анилиновом соусе с галлюцинациями, немножко монфигуративной колбасы, выдержанной в подсознании и зажаренной в дантовском аду, с гарниром из вязальных спиц… Пить будем молоко ангела или два метра мороженой динамики в дадаистском саксофоне…

Официант принял заказ, извиняясь и сетуя на то, что окончил всего два класса начальной школы. Он бросился за метрдотелем и поваром.