Пальмы в снегу - [122]

Дома Сад приготовила настойку кронтити и села у окна в маленькой гостиной. Она снова и снова говорила себе, что правильно поступила, избавившись от ребенка, пусть где-то в глубине сердца и чувствовала угрызения совести. Она обращалась к правительству острова и управляющему плантации, но это не возымело эффекта. Максимум, чего она добилась, было спешное расследование, в результате которого постановили – благодаря утверждениям друзей Килиана, – что молодой человек никак не может быть отцом ребенка. Более того, ее саму предупредили. Что если она продолжить обвинять Килиана Рабалтуэ, то ее саму привлекут к суду за клевету. А ведь в какой-то миг она поверила, что, поскольку теперь, по новому закону, она гражданка Испании, есть шанс, что Килиана принудят взять на себя обязательства. Разве в Испании не так поступают? Будучи на сносях, она мечтала, как они заживут вместе и вырастят ребенка, которого сейчас бросила.

Расследование не помогло определить отца. Все было сделано не так. В итоге она потеряла Килиана.

Женщина быстро смахнула предательскую слезу. Больше ни за что она не позволит чувствам взять верх, хотя, благодаря беременности, перед ней открылись новые горизонты. Ей было о чем подумать.

Последние месяцы Анита уговаривала ее помочь в управлении клубом. Годы шли, хозяйка не молодела, а у Сад открылось умение привлекать клиентуру, инструктировать новых девушек и хорошо составлять плейлисты для оркестра, в результате чего гости не хотели расходиться. Сад также охотно занялась мелким ремонтом, и Анита поняла, что она сможет дожить последние годы в тишине и покое. В Сад она видела отличную кандидатуру, кому передать бизнес.

Для Сад ставки повысились. Все силы теперь следовало сосредоточить на деле и, по возможности, его расширении. А в сиротском приюте отлично позаботятся о младенце и даже помогут получить образование, как она считала: нетрудно было увидеть разницу между детьми, которые росли беспризорниками при клубе, и воспитанниками испанского центра. А если все пойдет удачно, в будущем она сможет забрать сына назад. В целом она ведь не плохая мать – просто она вела плохую жизнь. И только она – она одна – могла изменить ее.

– Ты не окажешь мне услугу?

Дженероса не собиралась уступать настойчивости дочери.

– Не понимаю, почему тебя это заинтересовало спустя столько времени? Кому какое дело до этой женщины и ее ребенка?

– Мама, Оба говорит, что ее подруга ходит навещать ребенка в приюте, когда только может. Ребенку уже год. Я просто хотела знать, какое имя она ему выбрала. Кто знает, может, однажды его настоящий отец захочет…

– Хулия, это грязная история, и о ней лучше забыть, – Дженероса махнула рукой, призывая дочь замолчать. – И вообще, это не твое дело!

Исмаэль потянул ручонки к книжной полке, покачнулся, упал и начал плакать. Его тонкий голосок смешивался с другими, доносившимися с улицы. Дженероса взяла внука на руки и выглянула в окно.

– Они снова за свое!

– А что там? – спросила Хулия.

– Твой отец и Густаво.

– Я спущусь.

Внизу Хулия столкнулась с Обой, которая тоже выглянула из двери магазина.

– Как все началось?

Оба указала на группу людей, среди которых Хулия узнала Густаво и его брата Димаса.

– Эти люди пришли в магазин купить алкоголь, чтобы отпраздновать Рождество, а ваш отец отказался им продавать без полицейского разрешения. Они заявили, что теперь могут покупать те же продукты, что и белые. Ваш отец согласился со всем, кроме алкоголя. Потому что Рождество уже давно прошло, а если они напьются, то не смогут потом работать. Ваш отец выгнал их, а они пошли и позвали Густаво, представителя общинного совета.

Эмилио окружали около дюжины мужчин, и он, потеряв терпение, орал:

– По-вашему, мы равны, так? Хорошо, если мы равны, почему я не могу голосовать? У меня те же права или нет? Да у меня больше прав, чем у большинства из вас! Я жил здесь задолго до того, как другие, буби или фанги, приехали с континента, заявив, что эта земля – их! Что за чушь, что теперь права голоса есть только у испанцев гвинейского происхождения? Да к черту происхождение! Вы все сбрендили!

Хулия вздохнула. Недавно был объявлен референдум о самоуправлении Гвинеи. Жизнь быстро менялась. Прогнозы подтверждались: меньше чем за шесть лет колония прошла путь от испанской провинции до возможного режима самоуправления, а там и до независимости недалеко. ООН проводила политику деколонизации. Что остается Испании? Лишь подчиниться.

Хулия покачала головой. Она уже много лет провела на острове и видела, что ситуация становится совсем уж нестабильной. Еще совсем недавно колониальные власти привлекли бы пропагандистов вроде Густаво, тех, кто восставал против испанского управления, к ответственности. Скорее всего, их отправили бы в «Черный пляж». А теперь вопрос независимости почти решен. Как такое понять? И как принять?

Несмотря на то что перемены были на руку местным жителям, много копий сломалось из-за того, как этих перемен достичь. Жаркие споры вспыхивали постоянно и повсюду. По одну сторону находились сторонники умеренного курса, поддерживавшие самоуправление, организованное Испанией, а уж потом, говорили они, можно подумать об объявлении независимости. Они прекрасно понимали, что после стольких лет колониального режима Испанию и Гвинею связывали слишком тесные узы. По другую сторону стояли радикалы, в большинстве своем – фанг, которых было большинство и которые требовали независимости как для континентальной части, так и для островной. Радикалы критиковали умеренных за поддержку испанского управления, умеренные радикалов – за слишком поспешный переход к самоуправлению. Что еще сильнее усложняло ситуацию, буби (тот же Густаво) требовали независимости отдельно для Фернандо-По. Их основной аргумент строился на том, что распределение бюджета не равносильно вкладу каждой из провинций. Пока еще большая часть средств доставалась острову, но согласно последним веяниям, поток денежных вливаний собирались перенаправить в Рио-Муни, то есть в континентальную часть страны.